Генри Лонгфелло - Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения. Страница 74

Странствуя утром

Перевод А. Старостина.

Странствуя утром,Выплыв из ночи, из мрачных мыслей, думая о тебе,Мечтая о тебе, гармоничный Союз, о тебе, божественно поющая птица,О тебе, переживающий дурные времена мой край, удушаемый черным отчаянием, всяким коварством, изменой,Чудо узрел я — дроздиху, кормящую своего птенца,Песнопевца-дрозда, чьи восторженные звуки, полные радости и веры,Всегда укрепляют мой дух, согревают его.И тогда я подумал и почувствовал:Если черви, и змеи, и мерзкие личинки могут превратиться в сладостное, одухотворенное пение,Если можно всякую гадкую тварь так преобразить, нужной, благодетельной сделать,Тогда я могу верить в тебя, в твои судьбы и дни, о родина;Кто знает — может, эти уроки годны и для тебя?Быть может, благодаря им когда-нибудь твоя песня поднимется радостной трелью,И ей будет предназначено прозвенеть на весь мир.

Гордая музыка бури

Перевод В. Левика.

Гордая музыка бури!Ветер, вольно летящий, звонко свистящий вдоль прерий!Шумно качающий кроны деревьев! Ветер горных ущелий!Форму обретшие бледные тени! Вы, потайные оркестры!Вы, серенады призраков, чьи скрипки сеют тревогу,Влившие в ритмы природы наречия всех времен и народов,Вы, мелодии великих композиторов! Вы, хоры!Вы, безудержные, причудливые, религиозные пляски! Вы, пришедшие к нам с Востока!Ты, зыбкий ропот реки, ты, грозный шум водопадов!Ты, грохот пушек далеких и цокот копыт кавалерии!Эхо яростных битв, разноголосье горнистов!Гул проходящих войск, наполняющий позднюю ночь, торжествующий над моим бессильем,Проникающий в мою одинокую спальню, — как все вы захватываете меня!

Продолжим наш путь, о душа моя, и пусть остальное отходит.Внимай всему неотрывно, ибо все стремится к тебе.Вместе с полночью входят они в мою спальню,Их пенье и пляски — они о тебе, душа.

О праздничная песнь!Дуэт жениха и невесты — свадебный марш,Губы, жаждущие любви, и сердца, переполненные любовью,Разрумянившиеся щеки, и ароматы — шумный кортеж, полный дружеских лиц, молодых и старых, —Ясные ноты флейт, и кантабиле звучных арф,

И вот, гремя, приближаются барабаны!Победа! Ты видишь в пороховом дыму пробитые пулями, но развевающиеся знамена? И бегство побежденных?Ты слышишь крики побеждающей армии?(Ах, душа, рыдания женщин — хрипение раненых в агонии,Шипенье и треск огня — чернеющие руины — и пепел городов, и панихиды, и людское отчаянье.)

Теперь наполняйте меня, мелодии древности и средневековья!Я вижу и слышу древних арфистов, внимаю их арфам на празднествах Уэльса,Я миннезингеров слышу, поющих песни любви,И менестрелей, и трубадуров, ликующих бардов средневековья,

Но вот зазвучал гигантской орган,Рокочет тремоло, а внизу, как скрытые корни земли(Из которых все вырастает порывами и скачками —Все формы силы, и красоты, и грации — да, все краски, какие мы знаем,Зеленые стебли травы, щебечущие птицы, играющие, смеющиеся дети, небесные облака),Таится основа основ, и зыблется, и трепещет,Все омывая, сливая, рождая все из себя и жизни давая опору.И вторят все инструменты,Творения всех музыкантов мира,Торжественные гимны, восторги ликующих толп,И страстные зовы сердца, и горестные стенанья,И все бесконечно прекрасные песни тысячелетий,И задолго до их всеобъемлющей музыки — первозданная песня Земли,Где звуки лесов, и ветра, и мощных волн океанаИ новый сложный оркестр, связующий годы и небеса, несущий всему обновленье,Поэтами прошлого названный Раем,А после блужданье, и долгая разлука, и завершение странствий,И путь окончен, Поденщик вернулся домой,И Человек и Искусство с Природой слились воедино.Tutti[169]! Во славу Земли и Неба!На этот раз Дирижер Всемогущий взмахнул чудодейственной палочкой,

То мужественный зов хозяина мира,И вот отвечают все жены.

О голоса скрипок!(Не правда ли, голоса, вы идете от сердца, которому не дано говорить,Томящегося, озабоченного сердца, которому не дано говорить.)

Ах, с младенческих лет,Ты знаешь, душа, как для меня все звуки становятся музыкой,Голос матери моей в колыбельной или в молитве(Голос — о нежные голоса — все милые памяти голоса!И высшее в мире чудо — голоса дорогой моей матери или сестры),Дождь, прорастанье зерна, и ветер над тонколистой пшеницей,И моря ритмичный прибой, шуршащий о влажный песок,Чириканье птиц, пронзительный крик ястребовИль крики дичи ночной, летающей низко, держащей путь на юг иль на север,Псалмы в деревенской церкви или под сенью деревьев пикник на зеленой поляне,Скрипач в кабачке — и под треньканье струн залихватские песни матросов,Мычащее стадо, блеющие овцы — петух, кукарекающий на рассвете.

Мелодии всех прославленных в мире народов звучат вкруг меня,Немецкие песни дружбы, вина и любви,Ирландские саги, веселые джиги и танцы — напевы английских баллад,Французские и шотландские песни, и надо всем остальным —Творенья великой Италии.

Вот на подмостки, с бледным лицом, но движима огненной страстью,Выходит гордая Норма[170], размахивая кинжалом.Бот обезумевшая Лючия[171] идет с неестественным блеском в глазах,И дико клубятся по ветру ее разметавшиеся волосы,

А вот Эрнани[172] гуляет в саду, украшенном пышно для свадьбы,Среди ночных ароматов роз, сияя от радости, он держит любимой рукуИ слышит внезапно жестокий призыв, заклятье смертное рога.

Скрестились мечи, развеваются белые волосы,Но все ясней баритон и баc электрический мира,Дуэт тромбонов — во веки веков. Libertad!

Густая тень испанских каштанов,У старых, тяжелых стен монастырских — печальная песня,То песня погибшей любви — в отчаянье гаснущий светоч жизни и юности,Поет умирающий лебедь — сердце Фернандо[173] разбилось.Преодолевшая горе, возвращается песня Амины[174],Бесчисленны, как звезды, и радостны, точно утренний свет, потоки ее ликований.

(Но вот, переполнена счастьем, идет и она!Сияют глаза — контральто Венеры — цветущая матерь,Сестра горделивых богов — запела сама Альбони[175].)

Я слышу те оды, симфонии, оперы,Я слышу Вильгельма Телля — то говорит пробужденный, разгневанный грозный народ,Звучат «Гугеноты», «Пророк» и «Роберт-Дьявол» Мейербера,И «Фауст» Гуно, и «Дон-Жуан» Моцарта.

Звучит танцевальная музыка всех народов,Вальс (этот изящный ритм, затопляющий, захлестывающий меня блаженством),Болеро под звон гитар и щелканье кастаньет.

Я вижу религиозные пляски и старых и новых времен,Я слышу древнюю лиру евреев,Я вижу, идут крестоносцы, вздымая крест к небесам, под воинственный грохот литавров,Я слышу, поют монотонно дервиши, и песнь прерывают безумные возгласы, и, все в неистовом круговерченье, они обращаются к Мекке.Я вижу религиозные пляски экстазом охваченных арабов и персов,А там, в Элевзине, жилище Цереры, я вижу пляску нынешних греков,Я вижу, как плещут их руки, когда изгибается тело,Я слышу ритмичное шарканье пляшущих ног,

Я вижу древний неистовый пляс корибантов — жрецов, которые ранят друг друга,Я вижу юношей Рима, бросающих и хватающих дротики под пронзительный звук флажолетов,Вот они падают на колени, вот поднимаются снова.

Я слышу, как с мусульманской мечети взывает к творцу муэдзин,Я вижу внутри, в мечети, молящихся (ни проповеди, ни доводов важных, ни слов),Но в странном, благочестивом молчанье — пылают лбы, запрокинуты головы и страстный восторг выражают лица.Я слышу и многострунные арфы египтян,Простые песни нильских гребцов,Священные гимны Небесной империиИ нежные звуки китайского кинга[176] (и скалы и лес зачарованы)Или под флейту индуса, под звон будоражащей вины[177] —Вакхический клич баядерок[178].

И вот уже Азия, Африка покидают меня — Европа завладевает мной, заполняет мое существо,Под гигантский орган, под оркестр звучит всемирный хор голосов,Могучий Лютера гимн «Eine feste Burg ist unser Gott»,«Stabat Mater[179] dolorosa» Россини,И, разливаясь в высоком пространстве собора, где так прекрасны цветные витражи,Ликует страстное «Agnus Dei»[180] или «Gloria in Excelsis».[181]

О композиторы! Божественные маэстро!И вы, певцы сладкогласные Старого Света — сопрано! теноры! басы!Вам новый, поющий на Западе бардПочтительно выражает любовь.

(Так все ведет к тебе, о душа!Все чувства, все зримое, все предметы — они приводят к тебе,Но в паши дни, мне кажется, звуки идут впереди всего остального.)

Я слышу рождественский хор детей в соборе святого ПавлаИль под высоким плафоном огромного зала — симфонии, оратории Генделя, Гайдна, Бетховена,И «Сотворенье»[182] меня омывает прибоем божественных волн.

Дай удержать мне все звуки (я с напряженьем, в безмерном усилье, кричу),Наполни меня голосами вселенной,Дай мне изведать трепет всего — Природы, бури, воды и ветра — опер и песен — маршей и танцев,Наполни — влей их в меня — я все их жажду вобрать.

Ибо я сладко проснулся,И, медля, еще вопрошая музыку снаИ вновь обращаясь к тому, что мне снилось — к неистовой буре,Ко всем напевам, к сопрано и тенорамИ к быстрым восточным пляскам в религиозном экстазе,К органу, ко всем инструментам, чудесным и разноликим,Ко всем безыскусственным жалобам горя, любви и смерти,Сказал я своей молчаливой, но жадной до впечатлений душе, не в спальне своей, не в постели:«Приди, я нашел для тебя тот ключ, который долго искал,Пойдем освежимся средь жаркого дня,Весело жизнь узнавая, странствуя в мире реальном,Только питаясь и впредь нашей бессмертной мечтой».

И больше того сказал я:К счастью, то, что ты слышишь, душа, это не звуки ветра,Не грезы бушующей бури, не хлопанье крыльев морского орла, не скрежет и скрип,Не песни сияющей солнцем Италии,Не мощный орган Германии — не всемирный хор голосов — не сочетанья гармоний —Не свадебные песнопенья — не звуки военных маршей,Не флейты, не арфы, не зов горниста, —Но к новым ритмам, близким тебе,К стихам, пролагающим путь от Жизни к Смерти, смутно дрожащим в ночной полумгле, неуловимым, незапечатленным,К ним мы пойдем среди яркого дня, их мы запишем.

Моление Колумба