Роберт Рождественский - Мы долгое эхо друг друга (сборник) Страница 8

«Кем они были в жизни…»

С. Красаускасу

Кем они были в жизни —          величественные Венеры?Надменные Афродиты —          кем в жизни были они?..Раскачиваясь,размахиваясь,колокола звенели.Над городскими воротами          бессонно горели огни.Натурщицы приходилив нетопленые каморки.Натурщицы приходили —          застенчивы и чисты.И превращалась одежда в холодный          ничей комочек.И в комнате становилось теплее          от наготы…Колокола звенели:«Все в этом мире тленно!..»Требовали:«Не кощунствуй!..Одумайся!..Отрекись!..»Но целую армию красокхудожникгнал в наступленье!И по холсту,          как по бубну,                   грозно стучала                              кисть.Удар!И рыхлый монашек          оглядывается в смятенье.Удар!И врывается паника          в святейшее торжество.Стекла звенят в соборе…Удар!И это смертельно для господина Бога          и родственников его…Колокола звенели.Сухо мороз пощелкивал.На башне,          вздыбленной в небо,стражник седой дрожал…И хохотал художник!И раздавал пощечины ханжам,живущим напротив,и всем грядущим                     ханжам!Среди откровенного холодакраски цвели на грунте.Дул торжественный ветерв окна,как в паруса.На темном холсте,          как на дереве,зрелитеплые груди.Мягко светились бедра.Посмеивались глаза.И раздвигалась комната.И исчезали подрамники.Величественная Афродита          в небрежной позе                   плыла!..

А натурщицам было холодно.Натурщицытихо вздрагивали.Натурщицы были          живыми.И очень хотелитепла.Они одевались медленно.Шли к дверям.И упорнов тоненькие накидки          не попадали плечом,И долго молились в церкви.И очень боялись          Бога…

А былиуже бессмертными.И Бог здесь был          ни при чем.

Стасису Красаускасу

Этого стихотвореньяты не прочтешьникогда…В город вошли,          зверея,белые холода.Сколько зима продлится,хлынувши через край?Тихов твоей больнице…– Стаська,          не умирай!..Пусть в коридоре голом,слова мне не сказав,ставший родным          онкологвновь отведет глаза.В тонкой броне халатамедленно я войдув маленькуюпалату,в тягостнуюбеду…Сделаю все          как нужно,слезы          сумею скрыть.Буду острить натужно,о пустяках говорить,врать,          от стыда сгорая!..Так и не разберу:может быть, мы          играемобав одну игру?!Может,          болтая о разном, —очень еще живой —ты между темпрекраснознаешьдиагноз свой.Может, смеешься нарочнов этот          и в прошлый раз,голову наммороча,слишком жалея          нас?!В окнах,          больших к хмурых,высветится          ответ.Как на твоих гравюрах —белый и черныйцвет.И до безумия простоканет          в снежный февральстрашная эта просьба:– Стаська,не умирай!..

Старая записная книжка

Где же она пропадала?          (Поиски – труд напрасный!)Вновь я ее листаю,с прошлым —          глаза в глаза…В этой потертой книжке,                    будто в могиле братской —мертвыетелефоны,мертвыеадреса…Уже ничего не поправишь.                    Уже ничего не скажешь.И не напишешь писем.И не дождешься звонков…Вот на пустой странице —          Шукшин Василий Макарыч.А перед этим —          рядышком —Симонови Смеляков…Как поименный список                     армии перед боем(хватит работы санбатам,                     разведчикам                               и штабам!).Ояр!Куда же ты, Ояр?!Не отвечает Ояр.Сумрачно и таинственно                     палец подносит к губам.

Строки в потертой книжке          все еще смотрят призывно.Все еще дышат,                    требуют,                             вздрагивают и говорят.Я имя читаюи слышу          глуховатый голос Назыма:«Брат,          мы давно не виделись…Как поживаешь,брат?..»

Трудно листать страницы.Видеть фамилии                      тяжко…Зимний полуденный Вильнюс.За незастывшей рекойулица Малонеи.«Стаська! – кричу я.          – Стаська!»Он улыбается грустно.                    Машет нездешней рукой.

Старая, старая книжка.Буквы поблекли.Однакоимя любое —          словно                    прикосновенье к огню.Строчка:«Звонить Паруйру!!»          Два восклицательных знака.Может, звонил.Не помню.Больше не позвоню.

Старая книжка свидетельствует,                                       жалует                                             и обвиняет,Как черный квадратик в «Вечерке» —                                       каждый ее листокГде ты, Кузьмич?Откликнись!..И комнату заполняетнеповторимо протяжный,                    скорбный луконинский вздохЯ позабыл о времени,                    старую книжку листаю.Вся она —будто исповедь          осиротевшей семьи…Рана моя          открывшаяся.Память моя          святая.Други мои – товарищи.Вечные судьимои.

«Спелый ветер дохнул напористо…»

Спелый ветер дохнул напористои ушел за моря…Будто жесткая полка поезда —память моя.А вагон          на стыках качаетсяв мареве зорь.Я к дороге привык.                     И отчаиватьсямнене резон.Эту ношу транзитного жителявыдержу я…Жаль, все чаще и все неожиданнейсходят друзья!Я кричу им:          «Куда ж вы?!                     Опомнитесь!..»Ни слова в ответ.Исчезают за окнами поезда.Были —и нет…Вместо них,          с правотою бесстрашноюговоря о другом,незнакомые, юные гражданеобживают вагон.Мчится поезд лугами белесымии сквозь дым городов.Все гремят и гремят под колесамистыки годов…

И однажды негаданно          затемносдавит в груди.Вдруг пойму я,          что мне обязательнонадо сойти!Здесь.На первой попавшейся станции.Время пришло…Но в летящих вагонах          останетсяи наше тепло.

Отъезд

Л. и Ю. Паничам

Уезжали из моей страны таланты,увозя с собой достоинство свое.Кое-кто          откушав лагерной баланды,а другие —          за неделю до нее.Уезжали не какие-то герои —(впрочем, как понять: герой иль не герой?..).Просто люди не умели думать                    строем, —даже если это самый лучшийстрой…

Уезжали.Снисхожденья не просили.Ведь была у них у всех одна беда:«шибко умными» считались.                     А в России«шибко умных»не любили никогда!..Уезжали сквозь «нельзя» и сквозь «не можно»не на год, а на остаток дней и лет.Их шмонала          знаменитая таможня,пограничники, скривясь, глядели вслед…Не по зову сердца, —                     ох, как не по зову! —уезжали, —а иначе не могли.Покидали это небо.Эту зону.Незабвенную шестую часть земли…

Час усталости.Неправедной расплаты.Шереметьево.Поземка.Жесткий снег…

…Уезжали из моей страны таланты.Уезжали,          чтоб остаться в ней навек.

«А они идут к самолету слепыми шагами…»

Василию Аксенову

А они идут к самолету слепыми шагами.А они это небо и землю от себя отрешают.И, обернувшись,          растерянно машут руками.А они уезжают.Они уезжают.Навсегда уезжают…Я с ними прощаюсь,                    не веря нагрянувшей правде.Плачу тихонько,                    как будто молю о пощаде.

– Не уезжайте! – шепчу я.                    А слышится: «Не умирайте!..»Будто бы я сам себе говорю:«Не уезжайте!..»

Памяти Василия Шукшина