По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом) - Юрий О.Ш. Страница 8

И бы только б Джоли показалась с ракеткой вдали,

Вот бы сразу тогда мужики в бадминтон на селе заиграли.

<о чувстве>

*ля, а вот зять Николай верит всякой печатной брехне,

По части, что женской, гуторят газеты, у бабы проблемы,

А я б Анжелину взлюбил, и взасос, и такой бы вполне,

И тулуп ей зимой подарил бы, а летом вручал хризантемы.

<о бадминтоне>

*ля, и водил бы её вечерами благими играть в бадминтон,

Это спорт, это вам не жердями, и насмерть, махаться,

И уж пить мне тогда, что вино, и что брагу, совсем моветон,

Будь мужским ты силён, коль решил, и всерьёз, женихаться!

<о судьбе>

*ля, а Джоли Анжелина, уж вышла из душа, помывшись сполна,

И экран телевизора стух, как назло, прямо в этот же час,

Николай же, хитрец, до краёв нацедил два стакана вина …

… не хватает, нещадно, в уделе моём бадминтона подчас!

<С почтениями ко всему, село Опустелово Затаёжного края, Авдей Емельянович Кривень>

История третья. Восемнадцать рифм из жизни поэта Благовеста-Серебрянского

<констатация некоего факта

Поэт, что некий сумасброженный чудак,

Досужей рифмой не натешится никак,

И всякий норовит ругнуть поэта всласть,

У нас к хулениям особенная страсть.>

Эпиграф

Он не нашёл себя во благе,

Как не сразился и со злом,

Ох, рифмачи вы, бедолаги,

Вершить лишь только на бумаге

Способны вы своим пером.

<17:07 (рифмы первая – третья) 17:13>

… и он прибавил шаг. Он прибавил шаг, а вскоре и попробовал бежать. Он – это сорокасемилетний поэт Николай Андреевич Благовест-Серебрянский. Впрочем, «Благовест дефис Серебрянский» – это всего лишь выдуманный псевдоним. А вот сорок семь – это реальный возраст. И это возраст вовсе не для прытких пробежек. Так что посеменил Николай Андреевич неуклюжей трусцой, как и подобает спешить грузному сорокасемилетнему мужчине, чей образ жизнь есть страсть к стихосложению, а отнюдь не напряжение икроножных мышц.

Спешил наш поэт к автобусной остановке, и торопился он, по возможности физических сил своих не резвых, наперекор своему же первому за всё сегодняшнее утро словесному созвучию: «суета – тщета».

Засела в нём эта рифма, и тут же принялась изводить Николая Андреевича сопутствующим (всякому поэту хорошо известным) словесным зудом: «суета, гм, где? – вокруг? в моей душе? в иных судьбах? на небе? … а тщета, чем? – словом? взглядом? делом? или же духом?» И унять этот зуд можно лишь одним – строками.

Строки не рождались. И может быть, к счастью. Ведь записывать их было некогда. Увы, четверостишья и гениальные, и целиком (а потому и легко удерживаемые в голове15) – они поэтов посещают нечасто. На первых минутах сочинительства в головах поэтов строф даже не каркас, а нечто … нечто из сумбурного скопища рифмованных фраз. И упорядочить это скопище без пера и бумаги под рукой (напрямую в голове, то есть) ну, просто, невозможно. А когда на автобус опаздываешь, какое же тут словописание? В общем, ни ручки, ни бумаги у Николая Андреевича под рукой не было. Но, оно и к лучшему. На то и его же строки: Как вдохновение некстати / Порой сливается с душой – / Умами не владеть цитате, / Пера коль нету под рукой.

Правда, пером уж давно никто ничего не пишет. Всякий нынешний поэт набивает свои вирши на компьютере. И благо, если это ноутбук, с ним негаданное воодушевление человека творческого врасплох не застанет. Но лично у Николая Андреевича имелся компьютер лишь настольный, а домашний «MidiTower»16 в дорогу, увы, не возьмёшь.

Впрочем, сейчас речь не о технике. Вернее, о технике, но другой: автобус от остановки тронулся не сразу, и двери его закрылись лишь после того, как запыхавшийся Николай Андреевич благополучно очутился в салоне. И сразу же удача! – в самом конце салона оказалось незанятым местечко, и где наш поэт с превеликим наслаждением плюхнулся на потёртую дерматиновую сидушку.

Правда, в автобус вошёл не только он один. В след за Николай Андреевичем в салон взобралась и некая, условно говоря, дама. Ну, совсем не молодая, и к тому же сгорбленная спиной от большой клетчатой сумки в руке.

Дама встала тут же, в проходе возле двери, устало уцепившись свободной рукой за поручень. И даме надобно было уступить место! Но делать это Николаю Андреевичу категорически не хотелось.

На что он и сподобился, так это вопрошающе посмотреть вглубь салона: «К немолодой женщине хотя бы один сострадающий здесь есть, в конце-то концов?» Сострадающих, из числа люда сидящего, а автобусе как-то не нашлось. Своего внимания на стоящую женщину никто не обращал. Всякий сидящий пассажир был при очень важном, по всей видимости, деле: будь то смартфон, будь то вид за окном, будь то с прикрытыми глазами раздумья.

Николай Андреевич со своего места не поднялся тоже, поскольку мягкое пассажирское кресло навеяло ему слово «удача», а вид немолодой и устало стоявшей пассажирки отозвался в его душе словом: «незадача». И эта новая рифма «удача – незадача» тут же потребовала, естественно, своего смыслового обоснованная. А мыслить сидя, что тоже естественно, гораздо удобнее, чем делать это стоя.

И всё же! и всё же несовершённый благородный поступок саднил легкоранимую душу Николая Андреевича (а иной души поэт иметь не может) неким болезненным укором. Отчего и срифмовалось: «успех – грех». И здесь Николаю Андреевичу стало совсем не до женщины, как и не стала волновать его больше тяжёлая, по всей видимости, женская ноша, что в клетчатой сумке. Его стало заботить лишь нарождающееся в нём многостишие.

Рождение многостишия происходило в муках. Происходящее в голове Николая Андреевича всё больше походило на один сплошной бедлам: строки постоянно путались, вдруг удачные слова норовили тут же забыться, смысл всякий раз искажался, а то и вовсе терялся. И тут поэта проняло. Нет, не нетленная рифма, что сродни пушкинской: «голубыми небесами – великолепными коврами», его посетила, но озарение случилось спасительное.

Он вспомнил про свой мобильный телефон. И спешно достав его из внутреннего кармана пиджака, Николай Андреевич споро набросал стихотворную эсэмэску, а перечитав её, удовлетворённо хмыкнул: не фурор, конечно, но для начала сойдёт, и с некой даже гордостью сохранил своё стихотворное творение в памяти телефона.

<17:14 (рифмы четвёртая – шестая) 17:20>

Но не тут-то стихотворной славе быть! Увы, оборотная сторона поэтического вдохновения – творческое бессилие. Что сочинить дальше Николая Андреевич решительно не понимал. Да плюс к умственной «слабости» ещё и душевное раздражение: молодая парочка влюблённых,