Николай Глазков - Избранное Страница 9

Баллада о Доносове

Школа. Директорский кабинет.Отсюда все потекло.Говорил ученик двенадцати лет:«Петров раскокал стекло».

Директор решил: «Ко всему привыкну,Но не потерплю хулиганства!Потому Петрова из школы выгоню,А Доносову объявлю благодарность».

Доносов был на хорошем счету,Газеты почитывал, слушал радиоИ всем говорил про свою мечту —Вступить непременно в партию…

На партийном собрании как-то разПосле очередных вопросов,Сотрясая собравшихся треском фраз,Выступал товарищ Доносов:

«Учитывая состоянье момента,А состоянье такое есть,Когда нестойкие элементыПытаются в партию нашу пролезть.

С Петровым, нам всем хорошо знакомым,Не стоит якшаться и нянчиться зря:Он матом секретаря райкомаРугал, понимаете, — сек-ре-та-ря!»

Петрова не приняли: можно и безМатерщинников обойтись.А Доносов ускоренным темпом лезПо служебной лестнице ввысь.

Но в сорок первом скверном годуДоносов решил: «Все пойдет на слом.А я и у немцев не пропадуСо своим основным ремеслом!..»

«Позвольте, херр оберст, я слышал самИ сообщить вам рад,Что Петров есть партизан,Взорвал этот самый склад.

Петров не один…»      Да, Петров не один,Не только уроды в семье!И места Доносов не находилНа освобожденной земле.

Судьба не заставила долго ждать.Был весь ход истории неумолимым.Доносов привык обвинять, осуждать,А тут он стал подсудимым.

И оправдывался:«Да, я сотрудничал, что ж,Для вас же могу стать полезнее.Про немцев я вам расскажу…»      Капал дождь,Когда эту тварь повесили.

На смерть Владимира Николаевича Яхонтова

В такие дни я разучился плакать,Не потому, что прекратилось горе;Но если слезы были бы деньгами,Я был бы самый бедный человек.

Самоубийца — это не убийца,А перед этим всё ему казалось,Что всё не так, что всё несправедливо,И что он очень-очень одинок.

Наверняка он был серьезно болен,А все, кроме меня, ему твердили:— Здоровье как? Владимир Николаич!Не чувствуете ль плохо Вы себя?

Он чувствовал себя довольно плохо,А если б чувствовал себя прекрасно,То и тогда б, наверно, усомнился,В прекрасном самочувствии своем.

Он верил, что его не понимают,И огорчался, что летают мухи,Что звания народного артистаНародному артисту не дают.

Ему казалось — это и сказалосьНа самом окончательном решенье,Когда переспективы исказилисьИ оставалось броситься в окно.

Он неожиданно исчез из дома,И день прошел. А я гулял на свадьбеТогда, когда решалось уравненьеЕго неосмотрительной судьбы.

И вечер ликовал, и ночь исчезла,И после ночи наступило утро,А я гулял на продолженье свадьбы,Когда явился Витя Гончаров

И рассказал мне про исчезновенье.А я сказал, что у меня он не был,А где он может быть, того не знаю.А в самом деле, где он может быть?

Я вечером опять туда явилсяИ вновь увидел Витю Гончарова.Он мне сказал, что Яхонтов разбился.На Клементовском дом стоял высокий.

Самоубийство — это не убийство,А подвиг и великое несчастье.С шестого этажа он взял и прыгнулВ шесть часов вечера после войны.

Проклятый час и день, и всей вселеннойНет дела до народного артистаИ до меня, как и до миллионовЖивущих и скончавшихся людей.

Вот также жил Владимир Маяковский,А Яхонтов, он жизнь его продолжилИ так читал любимого поэта,Что даже разделил его судьбу…

Великий дар — сказать слова поэтаНа уровне их значимого смысла;Но даром я таким не обладаю,А он достиг шестого потолка.

Он самый лучший чтец-недекламатор,А чтец из тех читателей прекрасных,Ради которых стоит быть поэтомИ сочинять хорошие стихи…

Стихи без рифмы написать труднее,А эти вот стихи — они без рифмы…

Но горечь преждевременной утратыЯ опасался рифмой исказить.

…Мысль о самоубийстве так нелепа,А жизнь великолепно хороша…

«Мы любим жизнь со всеми трын-травáми…»

Мы любим жизнь со всеми трын-травами,Которые увидели воочию.Хорошим быть — такое дарованье,Которому способствуют все прочие.

Как мудрецы, мы волосы ворошимИ всевозможные вопросы ставим.Бездарный человек не может быть хорошим,Хотя бы потому, что он бездарен.

Он обыватель в худшем смысле слова,Всегда слывет за моего врага.Он крепко ненавидит все, что ново,На всех пространствах и во все века.

С отвагой безошибочного трусаОн распинал Иисуса на кресте,Чтобы потом, во имя ИисусаСжигать Джордано Бруно на костре.

«Слово лучше компаса в пути…»

Слово лучше компаса в пути,Словом можно путь предугадать.Разве можно так: сказать — приду — и не прийти,Разве можно так: сказать — отдам — и не отдать?

Слово мир особый и иной,Равнозначный названному им;Если слово стало болтовней —Это слово сделалось плохим.

Это слово не нужно стихам,Это слово — мир, который гнил,Лучше бы его я не слыхал,Не читал, не знал, не говорил.

«Жизнь во многом была дрянна…»

Жизнь во многом была дрянна,Но минувшее не возвратить…Нету в мире такого бревна,Чтобы я не мог своротить.

Мне победа нужна, а не месть,Все минувшее очевидь.Разве книга такая есть,Чтобы я не смог сочинить?

Мне дорога моя дорога,Не устану по ней бродить.Нету в мире такого врага,Чтоб друзья не могли победить.

Рынок

Не хочу спотыкаться, и каяться,И кому-нибудь потакать.Хорошо, когда люди толкаются,Если можно людей толкать.

Это дело толковое, знамое,Но без денег тоскливая скверь, —И поэтому рынок самоеИнтересное место теперь.

И я с года сорок четвертогоУваженье к рынку питаю,Только нет постоянного, твердого,Оборотного капитала.

Быть, конечно, могло бы иначе,Жизнь тогда бы была иная;Но я не воротила рыночный,А поэт, и стихи сочиняю.

Саше Межирову

…Ты любишь свое столетие,Живи и стихи пиши;Но только поверь в бессмертиеМоей и твоей души.

Настала эпоха итога,А мы с тобою друзья;У нас лишь одна дорога,И нам разойтись нельзя.

Дорога, она неделима;Поэзии путь возлюбя,Пройти мы не можем мимо,Мимо самих себя.

По небу летают рыбы,На солнце бывают пятна;Поэты дружить могли бы,Но мнительны невероятно.

И если в такие-то числаТы ко мне не придешь,Мне лезут в голову мысли,Что ты меня предаешь.

И с горя пилю дрова я,И не понимаю того,Что ты, меня предавая,Себя предаешь самого.

«Смейся надо мною или плачь…»