Андрей Грицман - Вариации на тему. Избранные стихотворения и поэмы Страница 9

* * *

Две души в потёмках жили.То не жили – не то жили.Отдыхали впопыхах.Чудный стих в словесном илезасыхал в черновиках.

Вот одна из них как будто,протрезвев наверняка,захрипев, встречает утро.Забывается на суткии мытарит до звонка.

А её подруга нежнаявсё блуждает в полутьме.Днём ли, ночью ненадёжной ли,горло прикрывая бережно,убегает налегке

в поисках жены-сестрицы,от отчаянья живой.Сколько нам ещё останетсясудьбами играть с тобой?

Я такая же, подруга,задержалась на года.По карманам погадаю:то судьба, то не судьба.Мелочи найти на два

остывающих жетона,чтоб хватило нам вдвоём.У последнего вагонапереводчика Аронамы с надеждой подождём.

Может быть, он сам приедетили спутницу пришлёт.В зоопарк проедут дети.Или это только снится?Не приедет – повезёт.

Подождёт ещё немногоу тоннеля на ветрупроститутка-недотрога,где подземная дорогаляжет скатертью к утру.

Экскурсия

Вместо тригонометрии – Театр Советской Армии.Пергамент кожи красноармейца,содранный колчаковской контрразведкой.Неразвеянный пепел Лазо под стеклом.Беззвучно звенящий ледяной лафет во дворе.Сырые тёмные недра шалаша в Разливе.Парное пиво в розлив у кольца трамвая.Неподвижные облака в тяжком полётенад пятиконечным горным массивом театра.«Вас вызывает Таймыр».Ледяной трамвай, трёхгрошовая драма.Ещё теплом мерцающие души,плывущие мимо сказочного серебрянного паркаИнститута туберкулёза РСФСР,с бездонной каверной арки,к их последнему исходу —к высадке у кольца конечной.Бесконечная остановка.

* * *

Цепь сигнальных огней над долиной Эйн-Керемдальнобойным полётом к незримым деревням,в бесконечную жизнь многослойных олив,в заминированный халцедонный залив.

Крепок мрамор холодный – расколотый воздух,там застыл истребитель, летящий на отдых.Над скалой, где шумит подземельная кровь,где не гаснут огни поминальных костров.

Мимо древнего рва и арабских окопов,где кусты проползают по колкому склонув невообразимую евразийскую даль,в ледяную молочную пыль и печаль.

Так, во сне возвращаясь к далёким пенатам,к шлакоблочным прямоугольным пеналам,вдруг услышишь: взлетело гортанное слово.Словно выстрел в долине, откликнулось снова,и разбилось беззвучно о скалы в Эйн-Керем,растекаясь листвой по масличным деревьям.

* * *

Летя над океаном снега,подумал я: и слава Богу,что невозвратная дорогавидна в овальном том окне.

Глаголом жечь остались братьяв глухом похмелье бытия.Там в рамке в чёрно-белом платьестоит наедине семья.

Там пограничной цепью годыс клочками виснущих забот.Сто проводов и сто обедов,и пущена наоборот

та плёнка на обрыве века.И замирает до утра:ночь, улица, фонарь, аптекаи весь в черёмухе Арбат.

* * *

Ложится ночь лениво на Норд-Ист.Плывёт вдоль улиц мороком бензинным.Во влажности – огни наперекрестпогасших звёзд, машин и магазинов.

Она Голландцем виснет за бортом,певуче гомонит безродной мовой.Сам шевелишь губами не о том,себя не узнавая в незнакомом,

осевшем на поверхности земнойв бесшумный лабиринт ночных флотилийстандартного жилья, где всё темно.Лишь отблески TV не погасили.

Но где-то – светлый куб и тёплый дух.Там подают стихи и чай с вареньем.Но нам – дорога в дальнюю страну,где спит в земле зерно стихотворенья.

* * *

В субботу напился,в воскресенье закрыто.Душа помутнела, потом прояснилась.И стало яснее под пологом быта,что я не забыл, что ты не забыта.

Ни водка, ни грохот вагонов неделине заглушают воркующей сути.Ложишься, глаза закрывая, в постель,и память стоит у кровати наутро.

И любишь последней любовью, как прежде,и сердце вслепую плывёт на рассвете,как бледный рассвет плывёт по одежде,в надежде найти на полу, под газетой,записку, забытую с прошлого лета.

* * *

Строка растаяла на грани заката,погасла зарница последнего звука.Осталось недолго. И позднее летопройдёт безмятежно, останется слепком,

почти наудачу – движеньем на север.Побег не навстречу, на встречу с собой.А что остаётся: себе лишь поверить —и руки на руль, и лечь на них лбом.

В дороге, на дальней автостоянке,среди незнакомцев, потерянных тожев стране неизбежного перемещенья,где языки звучат наизнанку,и радио в бреющем воздухе режет,и совести отвечать уже незачем.

Пройти наудачу по краю провала,взглянуть на секунду в глаза безвозвратно,три жизни уж прожил – всё кажется мало,четвёртую ночью отложишь на завтра.

А завтра пойдёшь на работу, закуришь,заскочишь, закусишь, ответишь на письма.Но сам-то себе, как ни странно, не веришь:что это и есть та самая жизнь.

Себя узнаёшь: вот школьное фото,«Княжна Мери» открыта на нужной странице.И жалко себя, как было когда-то,и так далеко до этой границы.

* * *

Выдохнешь. Вылетают слова,словно Лермонтова души зола.Уильям Блейк расстегнул ворот,увидел уголь. Похоронен чёрт знает где.Этот стержень, лезвие, конус,уходит под землю,в последнюю осень. Мороситдо обеда. И после. Скучно на даче.Чеховы съехали. В Ялте скучно.Ферзя увезли. Тихи поля Галлиполи.Дарданелл блеклый берег. Победители в фескахслепы, пьют чай из мензурок.Доктор Живаго устроился на две ставки.Хватает на отпуск на Валдае.Там тоже дождь и татарва. Ничего нового.Болезнь развивается естественным образом.Бузина, белена да черемша.В завещании – два кота и приёмная дочь.Последнее простят, но не забудут.Или забудут, но не простят. Что ещё хуже.Вот и последнее слово приветствия.Здравствуйте, как поживаете?Меня зовут Лена. А как же ещё?Воистину, уже в трёх поколениях нету фантазии.

* * *

Всё, что заплачено и оплакано,всё, что замётано и отведено,метит судьба нитями белыми,словно на шкуре звериной отметины.

Ну и пора, пока зарубцуется,дышишь и куришь, чай без сахара.Ночью тиха непроезжая улица,в этих местах не нужна охрана.

Ни она, ни охранная грамота не надобны.Морен надолбы как замка башни.Пошли мне туда письмо до востребования.Помнишь, как было в жизни вчерашней?

Ходишь к окошку, смотришь на девушку.Она стареет от раза к разу.Пора принять, наконец, решение,и всё разрешится совсем и разом.

А я всё жду – может быть, сбудется,давно пора смириться с данностью.Молоко да хлеб, в небе туманность.Вот стол да порог, вон небесная лестница.

* * *

Минус двадцать пять. Лафа, ребята!Милый репродуктор поцелуй.Ледяное утро безвозвратнопревратилось в мёрзлую золу.

Чёрный ход забит ещё с гражданки,с тех времён последних белошвеек.Дворники хрустели спозаранкучёрным льдом по слюдяной Москве.

Шли они, лимитного призыва,и крошилась винегретом речь.Южная, тверская и с Сибири,и темнела беспредельно ночь.

«Ароматных» дым атакой газовойисподволь по домовым углам.И отец, пропахший йодом, камфоройи Вишневской мази сытным запахом,тихо вслух Есенина читал.

* * *