Иннокентий Анненский - Лаодамия Страница 9

Рабыни поспешно убирают стан Лаодамии. Кормилица на цыпочках прокрадывается в дом.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Те же без Кормилицы.

Вы, слуги,У алтаря из елей молодыхИ лиственниц смолистых и побеговЖасмина — мне устроите костер…Пусть отберут овец и крутобокихБыков да нож отточат…

О герой,Вдали от дома павший, но егоПрославивший от моря и до моря…Прости мне, сын… коль пеною вина,И молоком, и медом в чаше меднойТы не почтен. Рука твоей вдовыВ чужой руке. И факел ГименеяПреступного, но сладкого, увы!Отрадней ей теперь раздранной ризыИ погребальных воплей… О, позор!..

О злой старик… Твой царский суд поспешен,И речь твоя сурова. Но твоейГде ж правоты порука? Это солнце.

Показывается солнце, которое едва поднялось, большое и красное.

Я видела отсюда же, когдаК багровому оно катилось ложу…Я с места не сходила. Точно былКрылатый здесь. Но я не смею солнцуСказать, кого с собой он приводил.А весть твоя, Акаст, о новом бракеБезумна… Иль молве поверил тыСвоих рабов?.. Иль вестник оскорбленныйОклеветал царицу пред тобой?Я слышала рассказ мальчишки. Странен,Конечно, он. Но правда где-то… глубже,И дочь твоя светлее солнца, царь…Ты сам себя обидел в тяжком гневе…

Защитница, добра ты, но увы!Бессонною твой ум, пожалуй, ночьюСмущен, жена. Иль в самом деле ты,Не покидая места, от событийОтстала? Я в волнении засталФилаку: чернь озлоблена — вельможиПрестол царя там делят… А посолИз дома в дом с рассказом переходит.Пока вы здесь мечтаньям иль чему,Не знаю уж, с Лаодамией вместеБезумно предавались, ожилаИ ненависть смиренная, и низость,Угодница успеха, желтый хвостСвой показать успела. Эта вестьПоследняя совсем нас с толку сбила.Ошеломлен, сюда иду… И что ж?Уж целый час мы говорим… безмолвенИ тих чертог…Кормилица опять.Что скажешь нам, старуха?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ

Те же и Кормилица в слезах и с воплями.

О казни,Казни меня, владыка, я не стоюИ не хочу я жизни…

Что с тобой?О, тяжкое предчувствие!..

РассудокЕе совсем оставил. Не придетОна сюда… Она кружится в пляске…

Что говорил я, женщина!..

Увы!

О, лучше бы права была ты.

Ужас!

Оставь — теперь не нужен плач…А что ж, отец при новом браке лишний?Поди скажи ей, воду освятитьЗачем меня не позовут?.. Вы, пряди,Покрытые позором… головыМоей не защищайте.

Пусть лучамиОпалена и ветром, точно дуб,Что молнией забрызган, почернеет…

Ио! Ио! Эван! Эвоэ!О златокудрый бог,Дважды рожденный!Тебе влюбленныхОбъятье сладко,О Дионис,О синеглазый…Муж Ариадны.

Через сцену, направляясь к костру, проходит погребальное шествие.

Хор поет.

Звуки бубна.

Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.Будь милосерд,Феб-Аполлон,Миром почивших,Бог, обвей.Тяжки ворота Аида,Кто их увидел, за темИм затвориться…Больше драконаГлав окрыленныхМертвый не узрит…Без ступеней,Скатом все нижеСкользким гонимый,Будет он падатьСреди мокриц,Падать и плакать,За мокрые стеныРукой бескровнойНапрасно цепляясь.Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.Но асфоделейБледно-лиловыхВ пепельном полеОн не увидит,В свинце волныРеки РыданьяНе отразится,Пока из нежныхЛюбимых рукС моленьем слезнымПчелы златойДар не прольетсяНа грудь землиС струею белойТелицы черной.Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон.Не забывайте,Живые, мертвых…Сердцам застывшимМилы стенанья.Пурпура крови,Пепла на лицах,Ризы раздраннойМертвые жаждут.Айлинон! Айлинон! Феб-Аполлон!

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ

Из средних дверей выходит Лаодамия. Щеки горят, одета вакханкой.

О, вороти мне мужа… Ты одинТвердыни смерти можешь, улыбаясь,Румяный бог, разрушить, как ребенокПесочные дворцы, когда емуНадоедят, ногою рушит резвой.

Несчастие… и ужас… и позорЧего здесь более? Глаза зачем жеОставил ты, старик, себе?

А мужаГде дела ты, несчастная?..

О солнцаБагряный луч! отец!.. О, горький стыд!Зачем меня вы звали, люди?МертвыхХолодное объятье любит мрак.И бледные на солнце руки тают.

Нечистыми устами до именСвященных не касайся…

Горе! Горе!

Не горестен наряд твой… Где твой муж?

У Гермия спроси, старик…

А с кем жеЛаскалась ты?

О, горький брак! Увы!

Да, горький и преступный… Но счастливец?Ужель бежал?

Меж нежных рук моихКак мертвый он лежал ребенок долго,И я согреть лобзаньем не моглаЕго ланит…

Ты видишь, царь, в ней разумПотух, а бред в ней крылья распустил,Как над овцой убитой коршун.

ЛовокПодвох ее… А… может быть, пьяна:Глаза горят, и щеки раскраснелись.

О Дионис!Своей рабыне,Которой смертиПрезренны ковы,ОчарованьеТы ниспошли.На дальней Ниссе,В лазурном мореОбетованной,Где в кинамонахПестреют птицы,Два сердца, боже,СоединиВ блаженном браке,Живое с мертвым,Как солнце с тьмоюВ душистой роще,Слила дриадаВ отрадный сумрак…

На сцену между тем мало-помалу набирается любопытная толпа.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

Те же и из левых дверей Мальчик, сопровождаемый рабынями — их успели обрить, — выносит статую Иолая, замотанную в лиловую пелену.

О господин! на ложе мы нашлиЦарицыном вот это изваянье.

Как смели вы касаться!.. Дай сюда…

Что вижу я?.. Еще обман… ОковыЯ наложу на вас… Вы все в тюрьмеОслепнете… Иль восковою куклойВы думали глаза мне отвести?

О царь Акаст! Когда свой гнев бездушныйЛишь на меня метал ты, я моглаМолчать, но раб, богами под защитуМне отданный, не будет отвечатьЗа слепоту очей твоих.ЯснееСкажи, о муж, на муки в этот мирМеня пославший, чем перед тобоюВиновна я и мужние рабы?

О дерзость!Иль расшитый пеплос так жеДружит с тобой, как панцирь?Здесь народ…Я бороды седые вижу… Женщин,Которые носили на рукахВ младенчестве тебя… И через скорбьУлыбки в их морщинах различаю.

О, если бы ты видел то, что яСегодня видела, старик, то все морщиныВ твоих глазах слились бы…О, зачемТебе назвать пришельца я не смею,И сладкого, и страшного…

Морочь,О женщина, других твоею баснейИ куклою… С рабами ж я сочтусь.

О Гермий! нет! Ты видел… Если рукиМои не властны будут и глазаМои погаснут — защити ж бессильных.

Я знака жду, крылатый…

Сильный порыв ветра, почти ураган. Мальчик бросает статую и убегает. При падении лиловая пелена размоталась.