Иннокентий Анненский - Лаодамия Страница 8

Протесилай утвердительно кивает головой.

Собери дыханьеПоследнее… Как ты убит и точно льЗасыпан ты землею?

Протесилай снимает шлем и делает жест удара. Вопли в хоре.

Да… землей…

О, если так мучительно… Не надо.Я буду на тебя глядеть… ГлазаТобою я насыщу… Нет, насытитьНельзя тобою глаз… Когда ж опятьУвидимся… Придешь ты?

Тень кивает отрицательно.

Нет?.. О Гермий,Еще одну минуту… До негоКоснись и дай сказать ему… Покойно льЕму в чертогах новых?.. Кто с ним?

Гермес касается до Протесилая жезлом.

О…Не шевели ужасных теней… ВечноЯ с ними буду… Черви на ногахЛюдей… Как пауки, и медленны и серыВо всех углах. И серый дом… И ночь…И ночь вокруг, как день без солнца… ГубыБеззвучные… Шаги как шорох.

ЗвукТвоих речей ласкает сердце… Там быМеня узнал, любимый, ты иль нет?Прийти к тебе?

Оплачь меня. Но рукИ уст моих не прикасайся больше…Не вижу я, чуть слышу… Сладкий дух…О дом… о мир… Побудь со мною, радость…Но день идет… Расходится составМоих костей.

Моя Лаодамия…

Гермес снова касается до Протесилая тростью — и он становится недвижим и беззвучен.

Похоронить не дашь его, о бог?

Совсем дитя ты, кажется… Иль хочешь,Чтоб, не дойдя до дерева, как теньОт ветви, он растаял… Вестник утраУж прокричал…Идем, товарищ… Ты жПочти его слезой и возлияньем.Вам, женщинам, отрадна и печаль,Согретая любовью. До свиданья.

Протесилай и Гермес скрываются.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Лаодамия, Кормилица и хор.

Ушли… они ушли… Вот и шаговНе слышно уж. И ты с улыбкой бледнойУходишь, ночь, за ними… День и жизньСейчас опять начнутся… О, покудаЕще обманы живы, мрак, обвейВ чертоге мне глаза и сердце.Дева,Помедли выходить… Пускай Тифон,Согрет тобой, еще отрадно дремлет.Счастливому любовью сладок сон.

Уходит. За ней Кормилица.

ТРЕТИЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АНТРАКТ

Медленные движения по орхестре.

Айлинон… Айлинон… Между колоннТени мешаются, тая.Черен смычок твой, о Феб-Аполлон,Скрипка зачем золотая?О, для чего же раздумьем, как сон,Черным и нежным свита я?Лучше б померкший вокруг небосклонМолнии рвали, блистая.Айлинон… Айлинон… между колоннТени мешаются, тая.

Развейтесь, косы.Падите, росы,Из тучи черной!Увит цветами!Стань лоскутами,Вуаль узорный!Ты ж, к изголовьюЗалитой кровьюПрильнув щекою,В тоске бесслезнойИ ночью звезднойНе знай покою.Дай ей забвенья, о Феб-Аполлон,Думами с нею в дому я…Айлинон… Айлинон! Между колоннДень или ночь, не пойму я…

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Из левых дверей дома выходит мальчик-раб, оживленный, трудно понять радостно или печально взволнованный, он обращается к хору.

О женщины!.. Беда у нас… и срамНеслыханный.

Ты грустно начинаешь…

Я каждый день к царице по утрамНошу цветы и воду, как ты знаешь.Сегодня, роз нарвав, сперва червейЯ с листьев снял… Под осень лист узорный…Вхожу в чертог…Лицо себе обвей,Коль покраснеть боишься. О позорный,О горький вид… То и рабу тяжел…

Или в покой без спросу ты вошел?

Вот то-то нет… Я о себе ударом,Как и всегда, царицу известил,Но до сих пор стоял бы, верно, даром,Когда б сам бог пути не осветил…Оттуда луч к дверной пробился щели,А я к лучу…

И что ж ты увидал?

Увитый жезл и розовый фиалИ не одну царицу на постели.

Гекатою клянусь: ты все солгал.

С царицею на ложе гость лежалКак шишке мне пускай висеть на ели…

О, скольких змей лишил ты речью жал…

Иль я один… Рабыни подоспели:Спроси рабынь, весь дом перевидал:Увитый жезл и розовый фиал,И не одну царицу на постели…И город, чай, уж вести облетели.

О тяжкое сомненье! Что придумать?Безумия припадок? Может быть,Насилие? Но ризы Диониса?..Она кричать бы стала… Кто же в домПроникнуть мог? Иль мертвые воскресли?Просвет в тяжелой туче… Царь Акаст.

Те же и Акаст с небольшой свитой.

Он старик седой, но еще довольно бодрый. В трауре, волосы подрезаны. Вид желчный. Приходит со стороны города.

О ранние непрошеные гостьи,Что привело вас к царскому жилью?Позор его иль горе?.. Как огонь,Расходится хула меж вас, но каплиПоследней из фиала добродетельВ устах у женщин медленней… Увы!..

О царь Акаст!

Я знаю все… Довольно!Печальным вы не верите вестям,И за богов своих любезных выдатьПорой не прочь… Кто в полночь разберет?

О, как не прав ты, царь, и как ты… грешен!

Моих грехов не замолить тебе,Потатчица… И не утешить сердцаАкастова сорочьим языком.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Те же и из левой двери дома Кормилица.

Ты, старая рабыня… У отцаТы выросла в его высоком доме.Я доверял тебе. И молокомВспоила ты… Назвать не смею большеЯ дочерью ее… Ту, что теперьОтцовские седины осрамила…Как допустить могла ты?..

Господин,Таких чудес мы за ночь насмотрелись…

Теперь не ночь, и, отвечая нам,Не спрячешь глаз за ласковым покровомПособницы луны, рабыня… Нет…А госпожа твоя еще в постели?Что ж пир ее? За полдень перейдет?И траур ваш? Где ж траур? Иль обритьЗа целый день рабынь вы не успели?Хоть солнца б постыдились, коль не глаз…Прочь эту ризу пеструю!

Рабыни поспешно убирают стан Лаодамии. Кормилица на цыпочках прокрадывается в дом.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Те же без Кормилицы.

Вы, слуги,У алтаря из елей молодыхИ лиственниц смолистых и побеговЖасмина — мне устроите костер…Пусть отберут овец и крутобокихБыков да нож отточат…

О герой,Вдали от дома павший, но егоПрославивший от моря и до моря…Прости мне, сын… коль пеною вина,И молоком, и медом в чаше меднойТы не почтен. Рука твоей вдовыВ чужой руке. И факел ГименеяПреступного, но сладкого, увы!Отрадней ей теперь раздранной ризыИ погребальных воплей… О, позор!..

О злой старик… Твой царский суд поспешен,И речь твоя сурова. Но твоейГде ж правоты порука? Это солнце.

Показывается солнце, которое едва поднялось, большое и красное.