Геометрическая поэзия - Софья Бекас Страница 9

Овец охраняет пастух,

И где-то в деревне,

Почти что как в песне,

Кричит на рассвете петух.

Но овцы не дремлют:

Лишь время к обеду,

А волки уже тут как тут.

Овцы их знают

И с ними играют,

Не успеешь моргнуть — загрызут.

Стадо на пастбище,

И серые лапища

Из-под колечек видны,

А кровь на зубах

Вселяет лишь страх

При свете огромной луны.

Но вы не спешите

Решать, кому выжить:

Я жду необычный конец.

В объятиях страсти,

Забыв про напасти,

Вручу я терновый венец.

Солёную влагу,

Медаль за отвагу

И премию лживой натуре

Получат, я знаю,

В невиданном крае

Волки в овечьей шкуре.

Кошмар

Мне приснился кошмар: стая диких ворон

Надо мной кружит, исполняя танец.

Из груди вырывается то ли смех, то ли стон,

И неспешно подходит ко мне иностранец.

Такие чистые, ясные голубые глаза,

Требующие от меня прямого ответа,

Солнце, идущее с запада на восток,

И речь тёмно-серого цвета.

Ответа нет. Он отходит назад,

И пламя хватает меня за плечи.

Среди сотен тысяч бесполезных наград

Найдётся одна за скорбь и увечья.

Как льдинки, чисты его злые глаза,

Но этот пожар не растопит лёд сердца.

Горящие мысли, скупая слеза

И эта страшная речь цвета пепла.

Вы не волнуйтесь, я сейчас уйду…

Вы не волнуйтесь, я сейчас уйду,

Я навсегда, быть может, вас покину,

Я только допишу свою судьбу,

Оставлю след — и сразу же в могилу.

Скажите, пожалеете меня,

Когда на камне возраст разберёте,

Или рукой махнёте, как всегда,

И прочь от кладбища неспешно побредёте?..

Шелковица

Эхом отражаются в колодце

Доброе лошадиное лицо,

Мягкие соцветия шелковиц,

Облака, налитые свинцом.

Одинокий дождь спугнул в июле

Летнюю и душную жару

И нагнал на вспаханное поле,

Словно дым, туманную зарю.

Тутовое дерево, тутовник,

Вязкий и текучий, словно мёд,

Над скалой соцветием растёкся,

Растопил собой весенний лёд.

Лошадь жуёт ягоды и листья,

Вяжущие зубы и язык.

Храпом отражается в колодце

Приглушённый лошадиный крик.

Тутовые гроздья, словно лапы,

Ветви, заключённые в кольцо,

Перегнувшееся через камни

Доброе лошадиное лицо.

Кома

В больнице девушка лежала третий месяц

В глубокой коме, словно в крепком сне,

И русый волос разметался по подушке,

Серебряной в мелькающей луне.

Она была не здесь, она бродила

По уголкам заснувшей головы.

Какие мысли кома подарила?

Какие теперь мозг глодают львы?

О, та страна — смесь рая с сущим адом.

Там нет царей, что вдруг захватят трон,

И, в тишине играя кандалами,

По вечной лестнице идёт Наполеон.

Вот поворот… Безвольная дорога,

Как всё и все, уходит в никуда.

Что я найду у сонного порога,

Где светит Вифлеемская звезда?

Как всё темно и мрачно в этом царстве!

Такой пустыней правил бы Аид,

Если б тогда божественные братья

Тянули жребий, чтоб разрезать мир.

Там кто-то есть и нет одновременно,

Там плоть имеют зависть и любовь,

И всё ещё мечтает править миром

С судьбою не смирившийся Адольф.

Вот девушка проходит мимо Лены –

Как символично здесь течёт она! –

И смотрится в неё, вздувая вены,

Как в зеркало, пятнистая луна,

И лунный диск как шкура леопарда,

И стадо облаков как гурт быков,

И все они бегут, гонимы страхом,

От солнца обжигающих клыков.

Она идёт, куда, сама не зная,

Бежит подальше от косых дождей

И ловит на себе с худых окраин

Надменный взгляд презрительных вождей.

Она сквозь них проходит, словно призрак;

На дне реки сверкает взглядом сталь.

О, что за ненависть живёт в тебе и дышит,

Меж небом и землёй диагональ?

А рельсы, бесконечные, прямые,

Бегут куда-то прямо по воде,

И грузный силуэт локомотива

По ним уходит в гости к тишине.

Тебе бы сесть в него и тоже наконец-то

Вернуться в мир знакомый и родной,

Но пассажиров нет и нет билетов:

Все проданы насмешливой судьбой.

Она на электричку не успела,

На самолёт боялась опоздать.

Она по сторонам не посмотрела,

А он на тормоз не успел нажать.

Туман

Я чувствую густой седой туман,

В котором лошадь белая пасётся.

Иль это всё — бесчувственный обман,

И эта лошадь небом обернётся?..

Бежит река из дивных дальних стран,

Несёт оттуда голубые воды,

Собою рвёт белеющий туман

И шепчет мне разученные оды,

И лошадь белая, как облако, скользит

Вдоль линии земли и океана,

И в ту страну огромный синий кит

Везёт её, сливаясь с облаками.

Всё облако и всё седой туман –

Он дым из папиросы Посейдона.

О лошадь белая, неужто ты обман,

Рождённый подсознанием больного?..

Бессонница

Уже девять часов, а я до сих пор не сплю.

Это какой-то кошмар! Я когда-нибудь лягу?!

Я жизнь эту очень, даже слишком люблю,

Я её любить давал когда-то присягу.

Уже десять часов, и, хотя я не раб,

Вздремнуть полчаса мне, увы, не получится.

Как бы вырваться мне из озлобленных лап

Обиженной мною жизни-попутчицы?

Одиннадцать вечера, давно пора спать,

А я до сих пор непонятно чем занят.

Верите, мне бы хотелось узнать,

Как остальные свой век коротают.

На дворе уже полночь… Как время летит.

Такое ощущение, что мне спать не положено.

На улице мартовский ветер свистит:

Он тоже не спит, развлекаясь с прохожими.

Час ночи пробили у соседа часы –

Я спать ещё не собирался ложиться.

Я забыл, когда видел последний раз сны,

Да даже кошмары перестали мне сниться.

Два ночи… На улице вновь тишина.

Как давит она на измученный разум!

Тебе хорошо там, подруга Луна,

На небе вершить человеческий фатум.

Три ночи. Быть может, зайдёт погостить ко мне Вий.

Я счастлив бы был его появлению,

И даже лукавый, искушающий змий

Не помешает моему вдохновению.

Четыре утра; скоро новый рассвет.

Мне крик петуха не придётся услышать.

По истечении тысячи лет,

Дай бог, я засну под рассохшейся крышей.

Светает, и на часах пять утра.

Безжалостны стрелки моего циферблата,

И в комнате вновь наступает заря,

За бессонную ночь очередная награда.

Триптих

Я помню всё, как наяву:

Перо, пергамент, звуки лиры.

Рождались в этой тишине

Сонеты Уильма Шекспира.

Я спать легла, но сон не шел:

Пуста кровать, и сердце пусто.

Твой разум свой покой нашёл

В гостях у легковерной