Андрей Румянцев - Вампилов Страница 6

Кроме того, любимец ребят посещал тайные совещания заговорщиков, собирал оружие, вербовал новых повстанцев, вредил на «производстве», например, умышленно испортил 20 центнеров хлеба, принадлежавшего школе.

Трудно сказать, принудил ли Зинченко свою жертву подписать эту абракадабру (методы НКВД теперь известны) или просто подделал подпись допрашиваемого, — гадать об этом и не стоит. Во всяком случае, фамилия Валентина Никитича под текстом протокола написана так коряво, с разрывами букв, то крупных, то мелких, словно ее выводила рука человека малограмотного — или избитого до полусмерти.

«Тройку» областного управления НКВД, без устали работавшую в те страшные месяцы, протокол допроса вполне устроил. Уже 27 февраля она, повторив обвинения следователя, постановила: «Вампилова В. Н. расстрелять с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества». Он был в тот день 299 человеком, которого постигла эта участь. А еще несколько дней спустя папка пополнилась актом: «Приговор приведен в исполнение 9 марта 1938 года». Судя по документам, Валентин Никитич содержался в иркутской тюрьме; здесь, в областном центре, он и был расстрелян…

Во второй половине 1950-х годов, когда жертвы репрессий массово реабилитировались, родственникам Валентина Никитича выдали документ, что он был «осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей и, находясь в местах заключения, умер 17 августа 1944 года от воспаления легких»[9].

Ложь просуществовала целых 35 лет. Только после нашей публикации представитель Иркутского управления КГБ побывал у Анастасии Прокопьевны и передал ей, ее детям и внукам официальный документ, рассказывающий правду о последних днях жизни и гибели Валентина Никитича. Это произошло лишь весной 1991 года…

А в тот жуткий январский день, когда трое молодчиков, перевернув в скромной учительской квартире всё вверх дном, разбросав по полу вещи, книги, до этого аккуратно стоявшие на полках, даже учебники и тетрадки восьмилетнего Миши, вывели очередного «врага народа» на улицу, толкнули на сани и увезли в сельсовет, ставший на время кутузкой, Анастасия Прокопьевна оцепенела от ужаса и людской жестокости. Как жить, если отныне у нее, находящейся в декретном отпуске и не получающей зарплаты, не будет и зарплаты мужниной, если она не сможет достать продуктов, заменить детям прохудившиеся одежду и обувь, если у нее не хватит сил справлять одной каждодневные дела по хозяйству — колоть дрова, носить воду из неблизкого колодца? И какие еще испытания принесет судьба жене «врага народа»?

Ошеломленные дети смотрели на нее, ничего не понимая, и это заставило взять себя в руки…

Уже на следующий день она отправила телеграмму в Иркутск матери: срочно приезжай! Из Кутулика примчалась сестра Ксения, привезла продукты и деньги. Откликнулись другие сестры, братья Иннокентий и Николай.

Летом Анастасия Прокопьевна с детьми перебралась в районный центр и уже 1 сентября вошла в класс учителем математики. Александр, которому тогда исполнился год, даже в конце свой короткой жизни то ли по незнанию, то ли по ведомым лишь ему одному причинам писал в анкетах: «Родился в поселке Кутулик…»

Глава вторая

«ВОЗВРАЩАЮСЬ СЮДА В СВОИХ МЫСЛЯХ…»

В 1960-х годах, уже закончив журналистскую работу в иркутской газете «Советская молодежь» и перейдя на писательские «вольные хлеба», Александр напечатал на ее страницах очерк «Прогулки по Кутулику». В нем Вампилов с ностальгической нежностью рассказал читателям о своем родном поселке.

«Если вы едете на запад, через полчаса после Черемхово справа вы увидите гладкую, выжженную солнцем гору, а под ней небольшое чахлое болотце; потом на горе появится автомобильная дорога и на той стороне дороги — березы, несколько их мелькнет и перед самым вагонным окном, и болотце сделается узким лужком, разрисованным руслом высыхающей речки. От дороги гора отойдет дальше, снизится и превратится в сосновый лес, темной стороной стоящий в километре от железной дороги. И тогда вы увидите Кутулик: на пригорке старые избы с огородами, выше — новый забор с будкой посередине — стадион, старую школу, выглядывающую из акаций, горстку берез и сосен, за серым забором — сад, за ним — несколько новых деревянных домов в два этажа, потом снова два двухэтажных дома, каменных, побеленных, возвышающихся над избами и выделяющихся среди них своей белизной, — райком и Дом культуры, потом чайная, одноэтажная, но тоже белая и потому хорошо видимая издалека.

Что дальше? Мосты, переулки, бегущие вниз с пригорка: Больничный, Цыганский, Косой; улица Первомайская у блокпоста, выходящая прямо к полотну; еще два-три заметных строения — каменные и побеленные — комбинат бытового обслуживания и церковь, переоборудованная в кинотеатр. Дальше — Бараба: избы, палисадники, огороды. И вот уже снова сосновый лес и автомобильная дорога, та самая, которую мы видели перед Кутуликом, — Московский тракт.

Таков внешний вид Кутулика, и если добавить сюда то, что по дороге останется от вас по левую руку лес, а в нем островками строения — больница, Заготскот, нефтебаза и станция, — портрет выйдет достаточно определенный, в нем, думаю я, без особого труда можно различить лицо райцентра. Деревянный, пыльный, с огородами, со стадом частных коров, но с гостиницей, милицией и стадионом. Кутулик от деревни отстал и к городу не пристал. Словом, райцентр с головы до пят.

Райцентр, похожий на все райцентры России, но на всю Россию все-таки один-единственный.

В Кутулике у меня прошли детство и школьные годы. Вышло так, что давно уж я здесь не живу, а приезжаю сюда, получается редко и ненадолго. Вот и сейчас не был три года, а приехал на неделю…

Но, отдаляясь, не чаще ли я стал возвращаться сюда в своих мыслях?»

Жили Вампиловы в бараке, стоявшем рядом с несколькими домиками в школьном дворе. Вдоль соседней улицы, за огородами, тянулась речка Кутуличанка, за ней — узкая луговина, железнодорожная насыпь. Летними утрами над низинкой повисал парной туман, и стадо коров, вытянувшись цепочкой, исчезало за его белой трепещущей кисеей. Под окнами домов слонялись козы, обгладывая светло-зеленые тополечки, и маленький Саша, держась за руку старшего брата Миши, боязливо отгонял их прутом от тонких деревьев. Он и на речку, и на луг ходил мальцом только с Мишей, Галей или Володей — братья и сестра любили его и не отпускали от себя.

Можно представить, каково пришлось Анастасии Прокопьевне в лихие годы с четырьмя детьми и престарелой матерью! Сашина сестра Галя, которая была на шесть лет старше брата, вспоминала:

«Однажды — взрослых в доме не было — Шурка проснулся, плачет: “Кушать хочу!” А ничего нет совершенно! Пошла я к соседке, бабушке Ильиной, достала она мне из чугунка одну картошину, сваренную в “мундире”. По дороге домой я ее очищала и шкурки съедала, а картофелину — Шурику. Сразу перестал плакать!»

Уже в этих коротких строках есть ответ на вопрос: что же спасало такие семьи? Но чтобы ответ был чуть подробнее и нагляднее, приведу еще несколько свидетельств мальчишек и девчонок той поры. Сестра Сашиного одноклассника Славы Морозова Вика (их отец, первый директор кутуликской школы, тоже был репрессирован) писала:

«Жили мы тогда в домах на территории школы. Учительствовали в ней физик А. К. Шагалов, литератор А. М. Мамонтов, математик А. Копылова-Вампилова и моя мама, географ. Эти педагоги дружили семьями. А мы, их дети, росли вместе и тоже крепко дружили между собой.

Запомнились мне наши встречи у Шагаловых. У них был огород, где выращивали картошку. Все мы, и Вампиловы, и Мамонтовы, помогали Шагаловым ухаживать за картофелем. Зато после уборки урожая бабушка Шагаловых регулярно кормила нас, ребятишек, жареным картофелем, который казался нам необыкновенно вкусным. Как сейчас представляю я ту большую чугунную сковородку на середине стола и добрую бабушку Шагаловых. В этих застольях всегда участвовал и Саша Вампилов… А разве можно забыть дни, когда качали в ульях у Шагаловых мед! Этим лакомством нас тоже угощали хозяева. И простуду бабушка Шагаловых прогоняла у нас при помощи меда и жарко натопленной печки. Не раз пользовался таким методом лечения и Саша».

Галина Валентиновна добавила:

«Напротив нашего барака зеленел сад, в котором у Шагаловых располагалась пасека — десять ульев. Два из них Афанасий Кириллович подарил нам, научил Мишу управляться с пчелами. Ульи эти под самыми нашими окнами стояли.

Дали нам два картофельных участка: одно близко, в двух километрах, на другое за пятнадцать километров в Головинку приходилось топать. И корова у нас появилась — Зорька. Хотя все равно ходили раздетые-разутые. А морозы какие стояли — однажды вся картошка в подполье замерзла».

О том, что помогало таким бедолагам, как Вампиловы, выжить, точно сказал в одной из опубликованных бесед друг Александра Валентин Распутин, матушка которого, сибирская солдатка, бедовала в те годы с тремя малышами: «Люди в деревне жили, как одна семья, помогали друг другу переносить лихолетье. Я это знаю, это было на моих глазах. Деревня не просто считала своим долгом помочь человеку, который живет беднее, который попал в беду, это было естественным отношением друг к другу».