Константин Жемер - Висельник и Колесница Страница 11

Американец повернулся, подошёл вплотную и тяжело уставился в то место на мундире полковника, где у того красовался орден Святого Владимира. Затем граф медленно поднял глаза и посмотрел на Максима снизу вверх.

- Потрудитесь объясниться, сударь, а то в стремлении защитить приятеля вы переходите всяческие границы. Более того, у меня даже начинают возникать сомнения в вашем здравом рассудке.

- Господа! – обратился Максим к присутствующим. – С полной ответственностью заявляю, что мне известно имя человека, несколько лет назад отхлеставшего по щекам графа Фёдора Толстого, прозванного Американцем. И тот человек не только живёт и здравствует, но даже присутствует в этой комнате.

Толстой посерел лицом, дрожащими пальцами взял со стола бутылку вина и жадно припал к горлышку. Когда бутылка опустела, он грохнул её об пол. В гробовой тишине звук получился как от выстрела.

- Должен сознаться, сударь, не имею чести знать вашего имени, что вам удалось отвлечь моё внимание от жалкой фигуры пьяницы и заинтересовать собственной персоной. Я жду!

- Очень хорошо, граф. Но прежде, чем продолжать, мне необходимо удостовериться вот в чём: узнав имя отхлеставшего вас и, получив доказательство истинности сказанного, прекратите ли вы тогда бросаться как бешеный пёс на несчастного Жерве?

- Вот ещё! Я зашёл в этот le cabaret[37] для того, чтобы спокойно скоротать вечерок за картами в компании добрых собутыльников. Вместо этого, безо всякого повода, на меня набрасываются все, кому не лень, и подвергают жутчайшим, неслыханным ранее, оскорблениям… Могу обещать одно: Жерве я убью позже. Вначале же дождусь, когда вы закончите свою мистификацию и вызову на поединок вас. Нет, не так, чёрт возьми! Зачем выслушивать всякий вздор! – Толстой, что есть силы, стукнул по столу кулаком. – Милостивый государь, я немедленно вызываю вас! Извольте выбрать оружие и назвать условия!

- Постойте, граф, – подал голос Беллинсгаузен, – не нужно спешить. А то может создаться впечатление, что вы кровно заинтересованы в том, чтобы полковник молчал.

- Пусть говорит, мне нечего скрывать! Но вызов уже сделан, и отменять его я не собираюсь ни при каких обстоятельствах, клянусь честью!

Взоры присутствующих обратились к Крыжановскому. Тот пожал плечами и без утайки поведал обстоятельства спасения Толстого со дня озера.

- Помещик Крыжановский!!! – вскричал Американец, проводя рукой по лицу, – человек, которого я никогда не видел, и кого доселе не представилось случая отблагодарить за спасение от верной смерти. О, что за фатальное совпадение!

- Полковник Крыжановский, – поправил его Максим, – к вашим услугам.

- Ах, сударь, зачем же вы не назвали себя сразу! Да зная, кто передо мной, я с радостью подарил бы вам этого Жерве! А что прикажете делать теперь, когда мною принесена порука честью в том, что ни при каких обстоятельствах не отменю поединка? – Толстой опустился на лавку.

И тут ему послышался голос. Очень приятный женский голос, произнесший только одно слово: «Судьба!»

Граф начал озираться по сторонам, но в трактире ни одной женщины не оказалось. Стряхнув наваждение, он решительно заявил:

- Вот что, когда встанем у барьера, свой выстрел я направлю в воздух, а вы поступайте, как заблагорассудится.

- Какой смысл был называть себя, – хмыкнул Максим, – сами же не хотели меня знать. Ничего, впредь будет вам наука: станете наперёд думать, а потом уж делать вызовы. Что касается стрельбы в воздух, то, по всему видно, что человек вы порывистый и непостоянный. Сегодня можете быть во власти благородных чувств, а завтра уже смотреть на вещи по-иному. К тому же, поскольку выбор оружия за мной, не стану я выбирать пистолеты. Не жалую их, знаете ли…

Нужно сказать, что своей беспардонностью Фёдор Толстой привёл Максима в сильное раздражение. Больше всего возмущало нежелание графа считаться с чем-либо, кроме собственных интересов. Из-за этого у полковника появилось настоятельное желание преподать наглецу урок. Холодно и отстранённо он стал взвешивать шансы. Толстой – прекрасный фехтовальщик, по крайней мере, так о нём отзывался Севербрик[38]. Но вот об искусстве самого Севербрика Максим был не лучшего мнения.

- Граф, что предпочитаете: сабли, шпаги или палаши?

Толстой отмахнулся и произнёс нараспев: – Не в воздух стану целить я, но в собственный висок. Иначе честь не уберечь: судьба!

- Право, это чистое ребячество! – возмутился Беллинсгаузен. Любому ясно: вышло недоразумение. Причина для ненависти, коей был ослеплён Фёдор Иванович, растаяла в воздухе. Не пора ли вам, господа, пожать руки и подумать о более важных вещах. Надеюсь, вы ещё помните о той беде, что нависла над Россией-матушкой? А, коли кровь разыгралась в жилах, взяли бы, да совершили какой-нибудь геройский поступок, столь же опасный как дуэль. И честь сохранится, и польза выйдет…

- К примеру, можно прогуляться в Москву и нанести визит господину Буонапартэ? Захватить его тёпленьким, связать полотенцами и привезти пред светлы очи светлейшего князя Михаила Илларионовича, – предложил кто-то из присутствующих.

- Не подходит! Бонапартия охраняет старая гвардия. Сквозь её штыки никто не пробьётся, – с деланным интересом поддержал говорившего подполковник Беллинсгаузен.

«Вот хитрецы, хотят увести разговор в сторону от дуэли», – усмехнулся про себя Максим. И тут внезапно его осенила весьма занятная идея.

- Прошу внимания! – вскричал Крыжановский. Ставлю всех в известность, что вызов графа мной принимается. Следуя правилам, объявляю условия поединка. Подполковник прав: до императора французов никак не добраться. Проще уж стреляться через платок: так, по крайней мере, один из двоих останется жив. Но в Москве ведь нынче гостит великое множество врагов Отечества. Вы, Толстой, кажется, упоминали некоего Понятовского как косвенного виновника своего ранения? Не скрою: у меня к этому господину тоже есть приватный разговор…, – Американец вскочил с лавки и с надеждой уставился в глаза Максиму. Тот продолжил. – Предлагаю сейчас же отправиться в Москву и предпринять всё возможное для умерщвления князя Юзефа Понятовского. Спор между нами будет считаться законченным со смертью означенного князя или же со смертью одного из нас. Оружие – на усмотрение сторон. Остальное оговорят секунданты.

Со стороны Толстого таковым, как уже известно, сделался Вернер, со стороны Крыжановского вызвался Беллинсгаузен.

- Максим Константинович! – с чувством молвил Американец. – Ранее вы спасли мне жизнь, теперь же спасаете честь. Надеюсь, что судьба представит шанс выплатить сей долг. К тому же, мне дан хороший урок. Господа! – обернулся он к присутствующим. – Торжественно обещаю, что à l'avenir[39] не стану устраивать дуэли, не выяснив прежде душевной ценности противника, чтоб не лишить ненароком жизни человека достойного.