Александр Степанов - Семья Звонаревых Страница 12

Варя уклонилась от прямого ответа:

– Пришли жандармы… забрали.

Маня обернулась к толпившимся за её спиной женщинам:

– Слышали? Жандармы её забрали… за политику.

Женщины притихли.

– Я её знаю – докторша она, рабочих людей на Выборгской стороне лечила, без денег, – продолжала Завидова. – Не чета нам, поняли? – И, помолчав, предупредила строго: – Ежели кто хоть пальцем посмеет тронуть глаза выцарапаю.

Тем временем пришла в себя Тузиха. Боясь потерять свой авторитет в камере и видя, с каким вниманием узницы слушают Завидову, она решила действовать с прежней наглостью.

– Заткнись, Манька! – крикнула она взбешенно. – Не капай нам на мозги. И запомни: ежели твоя доктурша не подчинится мне, в параше удушим и тебя и её!

– Плевать я на тебя хотела, – бесстрашно бросила Завидова.

– Это на меня-то плюешь?! – прохрипела Тузиха и вдруг завопила: – Бей её, лахудру!

Женщины не двинулись с места.

– Бей сама, коли невтерпёж, – сказал кто-то ядовито-насмешливо.

Тузиха рванулась вперёд, но тут же замерла на месте. В руке Завидовой сверкнула финка.

– Ещё шаг, и я распотрошу тебя, – решительно проговорила Маня.

Воинственный пыл Тузихи сразу остыл. Оглашая камеру похабной площадной бранью, она так и не отважилась приблизиться к Варе.

– Что, нарвалась? – посмеивались над ней женщины.

– Не я буду, коли не прикончу их обеих, – не унималась Тузиха, но чувствовалось, что никого не пугали её угрозы.

Симпатии арестанток были на стороне Завидовой, и в этом заключалось самое страшное для Тузихи: авторитет уходил от неё.

Узницы разошлись по своим местам. Постепенно угомонилась и Тузиха, хотя в глазах её всё ещё горело затаённое, но бессильное бешенство.

– Пойдёмте, Варвара Васильевна!

Завидова взяла Варю под руку и повела в угол камеры, где на нижних рядах находилось её место.

– Вот здесь, рядышком и устраивайтесь, – сказала она и кивнула в сторону Тузихи: – А на эту дуру плюньте. Я не таких обламывала.

В углу, рядом с окном, было сравнительно чисто. По соседству с Завидовой размещались две молодые девушки. Они потеснились, уступая место Варе. Маня дала ей свою подушку, одна из девушек предложила матрац.

– А Вы как же без матраца? – спросила Варя, тронутая такой заботой.

– Берите, берите, – настоятельно проговорила девушка. – У меня их два… одним обойдусь. Может, брезгуете, но на досках жёстко Вам будет.

Варя поблагодарила её и устроилась на узком, набитом соломой матраце.

И час, и другой пролежала она, предаваясь невесёлым думам. Перед глазами стояли дети, муж… Она понимала, как им будет тяжело, тоскливо без неё. Но всё же ей тяжелее. Они дома, вместе, на свободе. А она в этой страшной камере…

Варя обвела взглядом спавших женщин. Вряд ли у кого из них была семья. Вряд ли кто сокрушался там, на свободе, об их участи. Так, бесследно, они уйдут из жизни, отверженные и загубленные жертвы нужды. Варя чувствовала, что большинство из них смотрит на неё, как на человека из чужого и враждебного им мира. Злость и зависть пререполняли их, оттого что она не такая, как они, что у неё есть семья, что она опрятно одета и попала сюда не за убийство, не за воровство, не за проституцию. Сегодня они ещё мирятся с её присутствием, а завтра злость и зависть, возможно, заставят их наброситься на неё и разорвать. Так собаки частенько разрывают пришлую собачонку с чужого двора. И Варе захотелось избавиться от их общества. Пусть одиночество, пусть узкий каменный мешок, но только быть подальше от этих изуродованных жизнью и потому злых и завистливых существ.

– Чую, тяжело Вам, Варвара Васильевна, – сказала сочувственно Завидова, видя, как Варя лежит, уставившись раскрытыми глазами в потолок. – Вы бы заснули. Сон, он помогает забыться, думы мучительные отгоняет. Я завсегда, как невыносимо горько на душе становится, стараюсь спать. Иной раз хочется заснуть так, чтобы никогда не просыпаться. Надоело жить, и свобода не мила. На что мне солнце, небо синее на что, когда холодно на сердце и радости никакой?

Варя обернулась к ней, встретилась взглядом с её печальными серыми глазами.

– Нельзя так, Маня! Ты молода, тебе ещё жить и жить!

Завидова грустно усмехнулась.

– Зачем она мне, такая жизнь? Ну, выйду отсюда, а дальше что? Опять по рукам пойду. Вот нынче связалась с одним. В любви мне клялся. А сам ворюга, каких мало. Обокрал где-то квартиру, принёс мне нарядов разных и говорит: «Вот тебе, милашка моя ненаглядная, подарки. За любовь и за ласки твои»! В ту же ночь полиция ко мне нагрянула, обыск сделала, ну и угодила я за «подарки» возлюбленного сюда как воровка. А Вы говорите – жить! Для чего? Чтобы такой, как Тузиха, стать?

– А это страшилище боится тебя, – заметила Варя.

– Кабы не финка, то не боялась бы, – ответила Маня. – Через ту финку все меня тут остерегаются. Благо, что сам начальник тюрьмы снабдил меня ею.

– Неужели сам начальник? – не поверила Варя.

– Сам, – подтвердила Маня. – Ублажаю я его по ночам, приглянулась ему. Вот он и дал мне финку. Доноси не доноси, никто её не отберёт у меня. Боюсь только, ночью кто выкрадет, да меня и пырнёт той финкой под сердце. И такое бывает. А покуда она при мне – никого не боюсь, и Вас, Варвара Васильевна, никому в обиду не дам.

– Спасибо, Маня! – обняла её Варя.

– Уж какое тут спасибо, – вздохнула Завидова. – В долгу я перед Вами, Варвара Васильевна, за Выборгскую сторону. И от всего сердца совет Вам хочу дать: добивайтесь, чтоб перевели Вас отсюда. Покуда я с Вами рядышком, никто не тронет Вас, а как уйду на ночь к начальнику, всякое может с Вами статься. Придётся финку Вам оставлять…

– Не надо, – возразила Варя. – Беды не оберешься с ней.

Под вечер Завидову вызвали к начальнику тюрьмы. Уходя, она сказала во всеуслышанье:

– Варвару Васильевну не трогать. Кто обидит её – тому несдобровать. Памятью матери моей клянусь – кишки обидчице выпущу. – И, взглянув на Тузиху, добавила: – Особливо тебе, Клавдия, говорю про то. Учти!

Тревожной была та ночь для Вари. Она не могла уснуть, хотя уже не спала вторую ночь. Тузиха, как полуночница, бродила по камере, что-то бубнила себе под нос и несколько раз подходила к Варе.

– Все едино задушу, – шипела она. – Не нонче, так завтра.

Варя не отзывалась. Лежала, напрягшись, готовая дать отпор Тузихе и постоять за себя. Кое-кто пытался уговорить Тузиху, иные бранили её. Ничто не действовало. Она продолжала шастать по камере и огрызалась с ожесточением затравленного зверя.

Черноволосая, кареглазая, похожая на цыганочку девушка, лежавшая рядом с Варей, не выдержала. Встав с нар, она подошла к Тузихе и обратилась к ней мягко, просительно, по-детски: