Неожиданный наследник (СИ) - Яманов Александр Страница 12

Я тогда слушал обоих наставников внимательно и с удивлением. Весомая часть споров была мне непонятна, и приходилось переспрашивать. И оба вельможи с радостью посвящали неразумного в тонкости настроений русского общества. Заодно, оба вельможи часто обращались к историческим фактам, разъясняя мне события, происходившие много лет назад. Наверное, это были самые интересные уроки в моей жизни, после шутливых задачек Майора.

Одновременно с историей, я изучал личности современных правителей Европы, их ближайшее окружение и наиболее ярких представителей разных стран. Наставники любили философию и уделяли немало времени этому предмету. Особенно часто звучали имена Вольтера, Руссо, Монтескьё, де Мандевиля и Юма. Были ещё упоминания других англичан, французов и немцев. На мой вопрос, а есть ли известные и уважаемые философы русского происхождения, собеседники сразу ответить не смогли. Затем Щербатов упомянул Ломоносова, обозвав его мужиком. При этом, будучи русским державником, он отчего-то больше возмущался критике религии со стороны француза Вольтера. Подобные странности изрядно меня смущали. Мне казалось, что российские государственные мужи должны в первую очередь заботиться о внутренних делах, нежели словах какого-то иностранца. Но тогда я больше слушал и точно не был готов вступать в споры.

Через два дня после начала подобных бесед, мне стало понятно, что оба учителя старательно обходят стороной некоторые персоналии и даже целые временные отрезки. Они почти не упоминали правление моей бабушки и про прадеда с двоюродной прабабкой Софьей тоже молчали. Получались какие-то избирательные уроки. По их мнению, именно гений юного Петра перевернул Россию. А до него почитай ничего и не было. Но тогда я впитывал любые знания, будто губка, коей так удобно намыливать тело в бане. Это уже позже, изучив записки современников и исторические работы, я начал немного иначе оценивать деятельность великого реформатора.

Через несколько достаточно спокойных дней началась жуткая суета. Портные и слуги бегали, как ошпаренные. Занятия по арифметике и языкам изрядно сократили, зато увеличили изучение этикета и хороших манер. Даже обычно спокойный месье Поль, начал проявлять лёгкое нетерпение, переходящее в раздражение. Я же им не чурбан. И тоже стал понемногу дёргаться, в ожидании знаменательного события. О чём речь Панин не объяснял, только сказал, что на приёме будут присутствовать все знатные люди державы и иностранные послы.

Вместо того, чтобы следить за правильной осанкой или изучать, как верно обращаться к князю или простому дворянину, я бы лучше окунулся в свою любимую математику. Мы с Румовским как раз осторожно подобрались к евклидовой геометрии. По словам профессора, я неплохо разбираюсь в арифметике, что стало для него настоящим открытием. Вот он и решил проверить мои знания в более сложной области. Я не стал объяснять, что знаю гораздо больше и знаком с именем Декарта и не только. Но теперь придётся вести себя более осторожно. Степан Яковлевич — прекрасный человек и поглощён любимы делом. Но есть глава Тайной экспедиции, который может задать вполне разумный вопрос. А откуда наш арестант обладает познаниями в столь сложном предмете? Может, сволочь его на дыбу и хорошенько расспросить? Поэтому я лучше пройду заново основы, нежели вызову ненужные подозрения.

Благо испанца не касались никакие волнения, и даже моё настроение. Раз уж занятия должны состояться в шесть утра, то только тяжёлая травма или болезнь могут стать поводом для их отмены. Не удивлюсь, если дон Алонсо погонит меня бегать трусцой по зале даже с горячкой или несварением желудка. Второе для него даже предпочтительнее. Иногда мне кажется, что учитель фехтования получает удовольствие, мучая подопечного. Зато едкие замечания насчёт моей физической несостоятельности, перемежаемые непонятными испанскими выражениями, служили хорошим раздражителем. После очередной порции явно обидных слов у меня появлялись дополнительные силы. Стиснув зубы, я продолжал истязать своё тело, выполняя очередные приёмы. Зато в голове не оставалось никаких мыслей, кроме страха сломаться и упасть на пол без сил. Нет, подобного удовольствия я никому не предоставлю!

* * *

Наконец длинные и часто тёмные переходы закончились. Слуга, показывающий дорогу, отошёл в сторону, и я предстал перед Шешковским. Тот был одет в парадный мундир, но сохранял обычное выражение лица. То есть не проявлял никаких чувств и поглядывал на окружающих с едва заметной насмешкой. Придирчиво осмотрев мой наряд, Степан Иванович подал знак, двум лакеям. Оба мертвоглазых детины быстро испарились, хотя недавно дышали мне в спину. Я даже не успел испугаться, ибо подумал, что глава экспедиции дал приказ о новом аресте и заточении.

Но всё оказалось проще. Тайному советнику надо было провести генеральную беседу. Почему это нельзя было сделать вчера, вопрос не ко мне.

— Вы показали себя разумным человеком, Иван Антонович, — прошелестел, вызывающий дрожь голос, — Поэтому настоятельно рекомендую не делать глупостей. Сегодня знаменательный день не только для вас, но и для империи. Ведите себя, как учили наставники, внимательно выслушайте указ и упаси вас боже от истерик. Поверьте, не стоит искушать судьбу, ведь она может совершить неожиданный поворот в любой момент. Насчёт вашей персоны до сих пор существует немало сомнений. Не усугубляйте ситуацию, пожалуйста.

Последняя просьба прозвучала, будто угроза. Я же почувствовал, как тонкая струя пота потекла по спине. Умеет Степан Иванович внушать, здесь спорить глупо. Только никто не собирается совершать неразумных поступков. Ведь я так долго ждал этого дня и вообще решения о своей дальнейшей судьбе. Панин старательно обходил этот вопрос, попросив более его не задавать. Так смысл чудить? Мы будем ждать, изучать и думать. А ещё мне очень хочется увидеть одну особу, аж тело потряхивает от нетерпения. Но и здесь лучше проявить разумную осторожность. Вдруг мои ожидания окажутся напрасными надеждами? Или хуже того, как-то смогут навредить графине, что просто недопустимо.

— Я готов выполнить все указания наставников. Вы зря беспокоитесь, господин Шешковский, — мне, наконец, удалось привести внутреннее состояние в равновесие, хотя сердце учащённо билось.

Опричник усмехнулся, неприятно скривив губы, но промолчал. По мановению его руки появилось новое действующее лицо. Разодетый в вычурный камзол человек, указал мне на дверь.

— Сейчас будет объявлен ваш выход.

Спустя минуту высокие створки отворились, и в коридор хлынул яркий свет вперемешку с тёплым воздухом и шумом голосов, издаваемых немалым количеством людей.

— Его Императорское Высочество, Иоанн Антонович! — громко гаркнул слуга, стоявший немного впереди, слегка меня напугав. Уж очень зычным голосом он обладал.

Глава 5

Октябрь-Ноябрь, 1764 года, Санкт-Петербург, Российская империя.

— Признаюсь, не ожидал с вашей стороны столь сдержанного поведения, Ваше Высочество, — произнёс неожиданно сосредоточенный Панин.

Вон оно как! Благодетели вернули мне право именоваться, как положено особе императорских кровей. Не будем уточнять, что этот титул неверен. Но пока не время показывать зубы. Поэтому буду молчать, старательно показывая своё удовлетворение от произошедшего. А ещё глуповато улыбаться, делая вид, что польщён столь высоким званием.

Сегодня день, полный открытий. Не успел я закончить занятия с испанцем, как в гостиной объявился Никита Иванович. Сначала мне подумалось, что граф ещё не ложился. Но, несмотря на немного помятое лицо, выглядел он вполне бодро и обрядился в более простой мундир, нежели вчера. А ещё наставник неожиданно не стал воротить нос от моего завтрака, и вполне спокойно съел порцию омлета с булочкой. Я же налегал на всё, до чего мог дотянуться. Вчера после приёма, кусок не лез в горло из-за чрезмерно возбуждённого состояния. Что не позволило спокойно уснуть. Зато после хорошей тренировки я готов съесть хоть слона.