Константин Паустовский - Бригантина, 69–70 Страница 122

Море под солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зеленые пучки зостеры, желтые, как кучи осенних листьев, кусты саргассов, и черные камни, и бумажная сечка сухих водорослей — вся палитра моря, вся сказочная его мозаика.

У берега вода кажется сумрачно-изумрудной, как зеркало замшелого колодца, но чем дальше, тем она серее и голубее. У бухты Паллады она туманна, как серо-сизый флер. Черной зеленью старинных медяков выступают из этого тумана горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей. Там острова Тарзнцева, где живут веселые тюлени — ларги, и лежащий на другом берегу остров Браузера, откуда в бухту Витязя прилетают чайки, и смутная дымчатая полоса мыса Слычкова. Очень заманчивые места…

А вечером начался лов чилима — самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало мы выбросили вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлеченные светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же красив, как и парад бабочек. Только на бабочек нам, в сущности, было наплевать. А за чилимами мы следили с напряженным ожиданием охотников, нетерпеливо и плотоядно.

Остается сказать, кто такие чилимы. Это креветки, отличные большие креветки. При дневном свете они грязно-зеленые, как зостера, — с зелено-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что чилимы стоят в траве почти вертикально, то становится понятно, почему их мало кому удается увидеть днем. Но зато ночью, под фонарем…

Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, мы резко дергали мокрую натянутую веревку. Тяжелый четырехугольник сетки быстро шел вверх. И вот, перегибаясь через трухлявый, обугленный борт кавасаки, мы нетерпеливо заглядываем в сеть. С нее сбегают струйки и тяжелые капли, гулко падают в море. С застекленных ячеек неуклюже срываются присосавшиеся сиреневые звезды. А в сетке среди ржавых железяк груза и черно-перламутровых осколков раковин прыгают зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо щелкают чилимы о дно эмалированного ведра. И с каждым разом их все больше. Но в одиннадцать часов выключают движок, и лампа гаснет. А лов в самом разгаре. Что делать? Тогда кто-то приносит автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками загибаю медную проволоку и прыгаю в черную рубку ботика. Луч карманного фонарика бьет из окошка прямо под ноги.

Путаясь и чертыхаясь, подсоединяю провод к клеммам аккумулятора. Ура! Снова свет. Охота продолжается.

— Весь улов сегодня в пользу гостей! — смеется кто-то в темноте. — Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.

Я подхватываю ведро с уловом, а Нейфах, зачерпнув за бортом воды, уже догоняет меня с другим. И мы карабкаемся вверх по заросшему травой обрыву.

Костер разводим за бунгало. Но тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых мы не замечали внизу, стремятся задуть пламя. В лицо летят пыль и холодные капли. Володя бросает в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками лоснится на мокрых лицах. Вырывает из темноты блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костер разгорается, и можно ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Я просовываю через дужку длинную палку и берусь за конец, за другой хватается Нейфах. Так, превратившись в козлы, держим мы ведро над огнем. Соленая вода долго не закипает. Я объясняю Нейфаху, почему соленая вода требует больше тепла, а он интересуется, куда девается лишняя энергия. А небу между тем не до шуток. Дождь полил в полную силу. Тайфун не тайфун, а непогода разгулялась вовсю. Но никто не уходит от костра. Мы с Александром Александровичем прямо-таки защищаем огонь своими телами, споря о том, сколько килокалорий крадет у нас дождь. Охота пуще неволи…

Вареные чилимы похожи на всех вареных креветок. Оранжевые, с красными полосами, теплые, сочные и очень вкусные. Мороженые креветки, которых мы покупаем в магазинах, не могут дать даже представления о вкусе чилимов, сваренных в морской воде. Вот блюдо, которое все съедают всегда до конца. Сколько бы ни было этих самых чилимов и как бы ни был сыт человек.

И, конечно, неистовое пиршество происходит при свече, в шатком огоньке которой потрескивают опаленные крылья бабочек… Словно в байдарку, проскальзываю я в отверстие спального мешка и зажмуриваю глаза, ощущая блаженную истому во всем теле. А сон не идет. Скользит меловой луч прожектора. На стене бунгало возникает лунный узор дубовой кроны. Уютно стучит по трижды просмоленной крыше дождь. Пахнет морем, теплым деревом и сладкой шелухой чилима, до утра оставшейся на столе.

«Завтра опять будет море», — думаю я, засыпая.

Когда-нибудь о морских ежах напишут поэму. Только высоким штилем можно по достоинству прославить красоту, уникальные гастрономические качества, разнообразие форм, кроткий, незлобный нрав и бескорыстную преданность науке — все те изумительные качества, которые выделяют морских ежей среди прочих обитателей моря. С чего начать повествование о морских ежах? Я бы мог, например, рассказать о том, как здорово ел их, или о Великом истребителе морских ежей, или, наконец, о подводном зиккурате, где ежи справляют тайные свои мистерии.

Впрочем, раньше надо договориться о терминах. Дело в том, что один еж другому не чета. Я лично видел четыре типа ежей: черных, зеленых, сердцевидных и плоских. А так, может, их куда больше. Ежи — родственники морским звездам и голотуриям. Родственники в том смысле, что все они являются иглокожими. Это не мешает, конечно, взаимному поеданию.

Самый красивый еж — нудус. По-латыни это означает «голый», или, говоря современным языком, «нудист». Не знаю, кто окрестил так это черное, утыканное сверкающими иглами существо. Очевидно, очень веселый человек.

Когда плывешь в воде, содрогаясь еще от утреннего холода, ежи производят странное впечатление. Они напоминают заледенелые созвездия, к которым ты приблизился неожиданно близко. «И Тамплинсон взглянул назад и увидел в ночи звезды замученной в аду кровавые лучи». Киплинг, наверное, видел нудусов. Эти живые существа похожи на неживые звезды или по меньшей мере на звезды, впавшие в спячку. Черные лакированные лучи их нельзя, строго говоря, называть иглами, Это суживающиеся к концам трубочки. Нечто вроде стволов дальнобойных орудий. Что же касается «кровавых лучей», то тут речь скорее всего идет об алых ниточках с крохотными присосками — амбулякральных ножках. Александр Александрович показал мне нудуса под микроскопом. Среди черных блестящих игл амбулакральные ножки извивались в страстном причудливом танце, образуя легкую алую дымку, которая и придает черному ежу его непередаваемый цвет. Кстати, самого нудуса по величине можно сравнить с хорошим яблоком и его вовсе не надо разглядывать в микроскоп.