Валерио Манфреди - Спартанец Страница 2

Аристарх вздрагивал при каждом вдохе; его мышцы совсем оцепенели от холода. Спотыкаясь, он спустился с горы и, оставляя лес далеко позади, вышел на равнину. Он остановился еще раз только на мгновенье, и последний раз мрачно взглянул на горную вершину.

Тускло мерцающие воды реки Еврот струились по освещенным луной влажным полям, раскинувшимся перед ним; холодный серебристый свет лился через широкие просветы между облаками.

Как только человек поднялся на деревянный мост, чтобы пересечь реку, слева послышался неожиданный шум. Аристарх резко повернулся: в слабом лунном свете показался всадник, — лицо закрыто шлемом, в седле держится прямо; конь разгорячен.

Всего лишь на мгновенье на его блестящем щите мелькнула эмблема царской охраны…

Спарта… Спарта уже знала!

Всадник резко ударил коня пятками, тот развернулся и понесся галопом, исчезая вместе с ветром далеко в полях.

— Криос, Криос! Во имя богов, неужели ты не можешь остановиться хоть на минуту? Вернись сейчас же, ты, негодник!

Маленькая дворняжка, не обращая никакого внимания, решительно продолжала свой путь по тропе, разбрызгивая лужи, а старый пастух едва поспевал за ней, ругаясь и ступая неуверенным шагом. Шустрый песик с громким лаем, виляя хвостом, уверенно направлялся к стволу гигантского каменного дуба.

— Будь ты проклят! — ворчал старик. — Тебе никогда не стать пастушьей собакой… Что же на этот раз? Еж, должно быть, или же птенчик черного дрозда… Нет, по времени года сейчас еще слишком рано для черных дроздов. Во имя Зевса и Геркулеса, может, это медвежонок? Криос, ты что, добиваешься моей погибели? Появится его мамаша и убьет нас обоих.

Наконец старик добрался до места, где ждал Криос. Он остановился, чтобы забрать собаку и вернуться обратно, но внезапно замер, низко нагнувшись.

— Это не медвежонок, Криос, — пробормотал он, успокаивая пса и грубовато поглаживая его по макушке. — Это детеныш, рожденный человеком… Да ему нет еще и годика!

— Давай посмотрим, — продолжал он, разворачивая сверток.

Но когда он увидел оцепеневшего от холода малыша, который почти не шевелился, его лицо потемнело и помрачнело.

— Они бросили тебя. Да, тебя оставили умирать… С такой ножкой тебе бы никогда не стать воином. А теперь… Что же мы сделаем, Криос? — спрашивал он, почесывая бороду. — Что же, мы тоже оставим его одного здесь? Нет. Нет, Криос, илоты так не поступают. Мы, илоты, не бросаем детей. Мы возьмем его с собой, — решил он, доставая сверток из дупла дерева. — И ты увидишь, мы сможем спасти его. Если он до сих пор еще не умер, значит, он сильный… А сейчас давай пойдем обратно, мы же оставили отару без присмотра и охраны…

Старик направился к своему дому, а собака присоединилась к отаре овец на пастбище, которое было совсем рядом.

Пастух распахнул дверь дома и вошел внутрь.

— Взгляни, что я нашел для тебя, дочка, — сказал он, поворачиваясь к женщине, которая давно вышла из девического возраста.

Она была полностью поглощена приготовлением творога, переливая свернувшееся молоко из огромной посудины в плотную ткань. Женщина ловкими движениями подняла мешочек со свернувшимся молоком и повесила на крюк в потолочной балке, чтобы стекала сыворотка. Вытирая руки о передник, она с любопытством подошла поближе к старику, который положил сверток на скамью и осторожно разворачивал его.

— Посмотри, я только что нашел его в дупле огромного каменного дуба… Это один из них. Должно быть, они бросили его прошлой ночью. Взгляни на его маленькую ступню, — видишь? Он не может даже пошевелить ею. Вот почему они сделали это. Ты же знаешь, когда у них рождается младенец с физическим недостатком, они просто оставляют его на съедение волкам! А Криос нашел, и я хочу оставить его у нас.

Женщина, не произнося ни слова, отошла, чтобы наполнить пузырь молоком, завязала его с одной стороны, чтобы он раздулся, и проколола иглой. Затем она поднесла пузырь к губам малыша, который, сперва медленно, а потом уже и с жадностью, начал сосать теплую жидкость.

— Вот, я же говорил, что он сильный! — воскликнул старик удовлетворенно. — Мы еще сделаем из него отличного пастуха. Он проживет значительно дольше, чем, если бы оставался среди них. Разве великий Ахиллес не говорил Одиссею в загробном мире, что лучше быть простым пастухом на земле солнца и жизни, чем царем среди теней мертвых?

Женщина уставилась на него пристальным взглядом, в ее серых глазах появилась глубокая печаль.

— Даже если богам и было угодно изуродовать его ногу, он все равно навсегда останется спартанцем. Он сын и внук воинов. Он никогда не будет одним из нас. Но если ты хочешь, я буду кормить его и помогу ему расти.

— Конечно, я хочу, чтобы ты согласилась! Мы бедны, и судьба сделала нас слугами, но мы можем дать ему жизнь, которую отобрали у него. А он поможет нам в наших трудах; я старею, и ты должна почти всю работу делать сама. Ты была лишена удовольствия выйти замуж и иметь детей, доченька. Этот малыш нуждается в тебе, а тебе он может дать радость материнства.

— Но посмотри на его ногу! — сказала женщина, отрицательно покачивая головой. — Возможно, он никогда не сможет ходить, и наши хозяева возложат на нас еще одну непосильную ношу. Ты хочешь именно этого?

— Во имя Геркулеса! Малыш будет ходить, он будет сильнее и умнее многих сверстников. Разве ты не знаешь, что несчастье закаляет человеческое тело, делая его более крепким и сильным, глаза — более проницательными, а разум — более сметливым? Знаешь, что мы с тобой должны сделать, дочь моя? Ты позаботишься о нем, и всегда будешь вдоволь давать ему парного молока. Укради мед у господина, если сможешь, но так, чтобы он не узнал. Старый Крафиппос старше меня, а все, о чем думает его сын, это его юная жена, которую он может видеть только один раз в неделю, когда покидает казармы. Никто в семье больше и не думает о полях и отарах. Они никогда не заметят, что появился еще один рот, который надо кормить.

Женщина взяла большую корзину и положила в нее несколько овечьих шкур и шерстяное одеяло. На всем этом она устроила ребенка, совершенно измученного и вдоволь напившегося молока, который уже зевал и дремал, и очень хотел спать.

Старик задержался еще немного, глядя на него, а потом вернулся к отаре. Криос приветствовал его радостным лаем, прыгая около ног.

— Овцы! Ты должен оставаться с отарой, а не нестись ко мне! Ты, глупый маленький негодник… Разве я похож на овцу? Нет, я не овца; старый Критолаос — вот, кто я есть… Глупый старик! Прочь отсюда, я сказал! Вот так, верни обратно вон тех ягнят, которые направляются к лощине. Любой, даже безумный козел выполнит работу лучше тебя!..