Спартанец - Валерио Массимо Манфреди Страница 2

Старик подошел к тому месту, где стояла собака, и наклонился, чтобы взять ее на руки и продолжить путь. Внезапно он замер, полусогнувшись.

– Это не медвежонок, Криос, – пробормотал он, поглаживая пса по голове, чтобы успокоить. – Это человеческий детеныш… наверное, годовалый или около того… Ну-ка, посмотрим. – Старик развернул одеяло. Когда он увидел, что малыш так замерз, что уже еле шевелится, лицо старика помрачнело. – Тебя бросили, – сказал он. – Наверняка в тебе есть какой-то изъян и ты не сможешь стать воином. Что же нам теперь делать, Криос? Неужели и мы его бросим? Нет, Криос. Илоты детей не бросают. Мы возьмем его с собой, – решил он и достал малыша из дупла. – Увидишь, мы спасем его. Если до сих пор не умер, значит он сильный. А теперь давай-ка назад, мы оставили стадо без присмотра.

Старик двинулся в путь вместе с собакой. Вскоре он подошел к дому, а пес побежал к стаду, которое паслось неподалеку. Старик толкнул дверь и вошел в дом.

– Посмотри-ка, дочка, что я нашел, – сказал он, обращаясь к не очень молодой женщине, которая делала творог из большой крынки молока. Женщина ловкими движениями подняла мешочек со свернувшимся молоком и подвесила на крюк в потолочной балке, чтобы стекала сыворотка. Затем она подошла к старику. Тот положил сверток с ребенком на скамью и осторожно развернул его.

– Вот, смотри, я только что нашел его в дупле большого дуба… Он один из них. Видимо, его бросили этой ночью в плохую погоду. У него должен быть какой-то изъян. Взгляни, может быть, вот эта ножка? Он не шевелит ею. Все знают, что, когда у них рождается ребенок с физическим недостатком, они бросают его на съедение волкам. Чтоб им пусто было… Но Криос нашел малыша, и я хочу оставить его.

Женщина не сказала ни слова. Она наполнила пузырь молоком и завязала его с одного края. На другом конце образовалась выпуклость, которую она проколола иглой и поднесла к губам младенца. Мальчик стал жадно сосать теплую жидкость.

– Говорил же я, что он сильный! – радостно воскликнул старик. – Мы сделаем из него отличного пастуха, и он проживет дольше, чем если бы остался среди них. Не говорил ли великий Ахилл Одиссею, когда тот оказался в преисподней, что лучше быть скромным пастухом в мире солнечного света и жизни, чем царем среди теней мертвецов?

Женщина посмотрела на старика грустными серыми глазами:

– Даже если это правда и боги поразили его ножку, все равно он останется спартанцем. Он сын и внук воинов: он никогда не будет одним из нас. Но если такова твоя воля, я буду его кормить и растить.

– Да, это моя воля, во имя Геракла! Мы бедны, и нам суждено быть рабами. Но мы можем вернуть ему жизнь, которую у него решили отобрать. А он поможет нам в наших трудах. Я состарился, и тебе приходится выполнять почти всю тяжелую работу. Ты мечтала о радостях материнства, но потеряла мужа, так и не успев зачать ребенка. Этот малыш нуждается в тебе, и он сможет принести тебе материнское счастье.

– Но если у него больная нога, – ответила женщина, покачав головой, – возможно, он никогда не сможет ходить. Он станет новым бременем, который хозяева взвалили на наши плечи… Этого ты хочешь?

– Клянусь Гераклом! Малыш будет ходить и станет сильнее и ловчее других мальчиков. В беде ноги у людей крепчают, глаза становятся зорче, а ум – быстрее. Ты знаешь, что нужно делать, дочка: заботься о нем, корми свежим коровьим молоком. Если сможешь, кради мед у хозяина, так, чтобы он не заметил. Старик Кратиппос выжил из ума побольше моего, а сын думает и грезит только о том, чтобы поскорее прильнуть к ножкам своей красавицы-жены, которую он видит раз в неделю, когда его отпускают домой из казармы. Никто в их семье уже не заботится о полях и стадах: они и не заметят, что одним голодным ртом стало больше.

Женщина взяла корзину, постелила в нее овечьи шкуры и шерстяное одеяло и уложила туда сытого, но изможденного малыша. Ребенок тут же уснул. Старик с довольным видом посмотрел на него и отправился к отаре, где пес встретил его радостным лаем и прыжками.

– К овцам! Чтоб тебе пусто было! Ты должен быть с овцами, а не со мной! Маленький глупый дворовый пес. Разве я похож на овцу? Нет, не похож! Я старик Критолаос, старый безумец. Вот так. Прочь, я сказал! Вот, молодец, перегони сюда тех овец, которые спускаются к обрыву! Даже бешеный козел сослужил бы мне лучшую службу, чем ты!

Бурча себе под нос, старик подошел к краю луга, где паслись овцы. Его взору предстал прекрасный вид на долину, через которую серебристой лентой извивалась река Эврот. Среди полей раскинулся город, излучая ослепительную белизну: жилые кварталы состояли из низких домов с небольшими террасами; громадный Акрополь возвышался над ними по одну сторону города, а крыши храма Артемиды Эфесской, крытые красной черепицей, – по другую. Справа виднелась пыльная дорога, ведущая вдаль, к морю.

Старик задумчиво созерцал великолепный пейзаж, казавшийся в прозрачном весеннем воздухе еще ярче и ослепительнее. Но сердце его уносилось в другую эпоху, когда его народ был свободным и сильным и жил среди плодородных полей. Это были далекие времена, о которых помнили и рассказывали только старики. Потом пришли надменные властители и покорили его гордый и несчастный народ.

Морской бриз ласкал седые пряди старика. Перед его глазами проплывали далекие образы: мертвый город илотов на горе Ифома, затерянные гробницы царей его народа, оскорбленное достоинство… Теперь боги восседали в городе грозных правителей… Когда же илотам удастся восстановить утраченную честь? Когда настанет это время? В ответ до него донеслось блеяние отары овец: звук рабства. Его мысли обратились к малышу, которого он только что спас от верной смерти. Из какой семьи он родом? Кто его мать? Кто эта женщина с чревом из бронзы, если она отреклась от собственного ребенка? Кто отец, бросивший сына на растерзание лесным зверям? Не в этом ли кроется сила спартанцев? Быть может, сострадание – это слабость покоренных, слабость рабов?

«Наверное, – подумал старик, – каждому народу, как и каждому человеку, боги посылают свою судьбу. Надо следовать своим путем, не оглядываясь назад… Быть людьми, простыми смертными, жертвами болезней и страданий. Быть как листья, гонимые ветром…