Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 21

– Что ты за человек? – спросил его капитан Маврин.

– Донской казак Емельян Пугачев, сын Пугачев, – отвечал спрошенный. Согрешил я, окаянный, перед Богом и перед Ее Императорским Величеством и заслужил все те муки, какие на меня возложены будут; снесу я их за мое погрешение терпеливо.

При обыске у самозванца нашли 139 червонцев, 480 рублевиков и медаль на погребение Императора Петра III. Как велика была добрая слава Императрицы, видно из того, что злодей не терял надежды на ее материнское милосердие, повторяя много раз, что он «слуга добрый и заслужить всячески в состоянии»… Однако его заковали в кандалы, а всех остальных сообщников отпустили на поруки.

Донскому войску за то, что оно устояло перед соблазном и старалось «об искоренении даже праха Пугачева с его сволочною толпою», через Потемкина объявлена Высочайшая благодарность; бедным станичникам отпущено из казны 66 тысяч четвертей хлеба, без отдачи.

В осадах и на штурмах

В начале августа 1787 года турки, против всех правил, заперли нашего посланника в Царьграде в тюрьму. Так началась Вторая турецкая война. Суворов укреплял в это время Кинбурн. Один офицер поехал из крепости в гости к очаковскому паше. Тот принял его по-приятельски, угостил, чем там они по обыкновению угощают, а потом и говорил: «Знаешь ли ты, что наш султан объявил русским войну? Сегодня же ваши корабли будут атакованы». Хотя к войне давно уже готовились, однако в Кинбурне никто еще не знал, что она уже объявлена. Пашá велел проводить своего гостя на другой берег, и от него-то Суворов узнал об открытии военных действий. Действительно, в тот же день стоявшие перед Кинбурном оба русские корабля подверглись нападению.

Длинная песчаная коса с крымского берега точно языком вдается в море, как раз против Очакова. Их разделяет так называемый Очаковский лиман, примерно в 6 верст ширины. На этой-то косе стояла крепость Кинбурн, неважная по своей силе, но важная потому, что защищала вход в днепровские гирла, а следовательно, – и город Херсон. Ее крепостные стены не высоки, рвы не глубоки, но на страже их стоял Суворов, которого турки хорошо знали, даже окрестили по-своему: «Сувор-паша». Под его начальством находилось около 5000 войск, в том числе три казачьих полка: Орлова, Исаева и Иловайского, почти вся легкая конница, драгуны и часть пехоты стояли лагерем верстах в 30 от крепости. Уже за несколько дней до Покрова турки начали обстреливать крепость со своих кораблей. Накануне праздника бомбардировка усилилась, а около 9 часов утра, в самый праздник, неприятель подошел с двух сторон к песчаной косе и стал высаживаться: на оконечности косы высаживались турки, верстах в двенадцати – некрасовцы. Казаки обознались: приняли последних за своих; но, вовремя спохватившись, живо спихнули их назад, в лодки. Этой высадкой турки хотели раздвоить наши силы.

Суворов стоял у обедни, когда ему доложили, что неприятель уже на косе. «Пусть все повылезут, не мешать», – ответил он и продолжал молиться. По мере того, как янычары высаживались, они сейчас же рыли ложементы, наполняли мешки песком и укладывали их в виде брустверов. Ложементы выводили поперек косы, один за другим; таким образом успели накопать 14 ложементов. Никто им не мешал. Наступил полдень. Турки, совершив свой обычный намаз, поднялись с мест, и, когда передовые приблизились на 200 шагов, все крепостные орудия разом дали залп. По этому сигналу ворота в крепости растворились. Из них выступили 3 батальона орловцев и шлиссельбургцев под начальством храброго генерала Река. Они устремились прямо на ложементы, а в то же время казачьи полки, стоявшие за крепостью, пустились рысью в объезд. Одновременно по всей линии загорелся бой. Казаки перекололи своими длинными пиками тащивших штурмовые лестницы, причем убили агу, который был у них проводником. А орловцы и шлиссельбургцы под страшным огнем с кораблей – там ревело, не умолкая, 600 орудий – погнали турок к ложементам. Взяли наши один ложемент, взяли другой, третий, четвертый, добрались до десятого, но тут коса суживается: стало так тесно, что негде им повернуться, турки же все подваливали да подваливали. Налетели на побоище два полка донцов, и тем негде развернуться. Дикий огонь с кораблей притих: все смешалось в одной толчее. Здесь дрались с нами отборные янычары очаковского гарнизона: с кинжалами в зубах они прочищали себе путь своими страшными ятаганами, выпирая русских точно клином. Наши ряды поредели, офицеры были перебиты. Суворов двинул на помощь два батальона козловцев с двумя эскадронами конницы, и те не помогли. Как тигры рванулись турки вперед и вернули свои ложементы. Лошадь под Суворовым была убита, он остался пеший. Увидев, что в стороне двое держат нашего коня, он, утомленный боем, крикнул: «Братцы, дайте генералу лошадку!», а это были турки. Они сейчас же бросились к Суворову. К счастью, сержант Новиков услыхал голос своего начальника: вмиг заколол одного турка, застрелил другого и бросился на третьего, спешившего на помощь. Отступавшие гренадеры также заметили опасность. «Братцы, – кто-то закричал, – генерал остался впереди!». Гренадеры повернули лицом к неприятелю, и бой возобновился: опять траншеи стали переходить в наши руки.

Но в это время неприятельские суда подошли так близко, что засыпали наших картечью, да и янычары успели устроиться: они клали на сошки свои длинные ружья и за каждым выстрелом выпускали по две пули. Солдаты же, расстреляв патроны, лишившись офицеров, один за другим стали очищать ложементы. Суворов получил в бок картечную рану. В полузабытье он видел, как русские батальоны, покинув несколько пушек, быстро отступали. Песчаная коса огласилась воплями радости. Турки с торжеством увозили русские пушки. Между рядами янычар засновали дервиши, одетые в тряпье. Они заклинали мусульман именем Аллаха спешить на стены, и там, упившись кровью неверных, праздновать победу…

С наступлением сумерек явились, наконец, подкрепления: прибыли пехота и 10 эскадронов конницы.

Свежие войска произвели третью атаку, самую бурную. Эскадроны били прямо, пехота зашла вправо, казаки слева. Как в тисках они сдавили турок, которым некуда было деваться, потому что флот отошел от берега. Бешено бросались турки вправо и влево, но каждый раз натыкались то на русский штык, то на саблю или на казацкую пику. Спасения на суше не было – они бросались