Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 22

в воду, но и там доставали их картечью. На расстоянии полуверсты тысячи людей сбились в тесной куче: стоны, крики, проклятия оглашали воздух, пропитанный дымом и запахом крови. Суворов, бывший впереди, почувствовал, что его кольнуло в левую руку; осмотрелся – пуля прошла навылет. Несколько казаков подхватили его, проводили к берегу, где есаул Кутейников сделал первую перевязку, обвязавши руку своим галстуком. «Помилуй Бог, благодарю! Помогло, тотчас помогло! Прогоним, богатыри, всех турок в море – и раненых, и здоровых!». Действительно, им оставалось одно спасение – море, которые пытались уплыть, те утонули, остальные засели на всю ночь по горло в воде.

Уже все стихло, войска отходили к крепости, как вдруг, в темноте, раздались оттуда выстрелы. Казаки кинулись берегом и опять наткнулись на некрасовцев. Они, верно, рассчитывали захватить крепость врасплох. Как и в первый раз, их без труда отбили. Посчитались наши, и оказалось 250 человек убито или искалечено, а всего убыло до тысячи, зато уцелевшие могли гордиться полным истреблением турецкого десанта. На другой день, рано утром, явились неприятельские суда выгружать из воды закоченевших турок. Таких набралось не более 700, а 1 1/2 тысячи трупов так и остались на косе; их долго потом носили сердитые волны, прибивая то к одному, то к другому берегу. Всех турок высадилось 5300.

Императрица сама укладывала в коробочку орденские ленты для отсылки в Кинбурн. Суворов получил орден Св. Андрея Первозванного при собственноручном ее рескрипте, все остальные защитники были щедро награждены лентами. В Кинбурне, на память грядущим поколениям, поставили каменный столб, с иконой Покрова Божией Матери, внизу иконы изображен Суворов, приносящий на коленях благодарственную молитву. Теперь на месте каменного столба выстроена церковь.

Очаков, или по-турецки «Озул-Кале», что значит «Длинная крепость», кроме хорошего вооружения, имел 15 тысяч гарнизона. В конце июля следующего года, Потемкин обложил Очаков большим полукружием: правым флангом русские примкнули к берегу моря, а левым в лиман. В передней линии расположилась цепь казачьих пикетов, между которыми построили 5 редутов. Вскоре линии батареи открыли огонь, и началась правильная осада. Почва там твердая, каменистая, почему работы производились медленно, но все-таки, мало-помалу, придвигались к крепости. Суворов советовал Потемкину штурмовать Очаков, но главнокомандующий не согласился. Он надеялся запугать турок, принудить их к сдаче; кроме того, боялся и потери в людях. «Солдаты не так дешевы, – говорил Потемкин, – чтобы жертвовать ими по-пустому».

Однако турки нисколько не упали духом, доказательством чему служили их частые вылазки. На одной из первых вылазок Суворов получил тяжелую рану и должен быль уехать. Вообще, турки, сберегая свои снаряды, стреляли редко, а все больше вредили на вылазках. В сентябре наши, приблизившись подступами, палили в крепость безостановочно. Там начались пожары; от тесноты и голодовки люди стали помирать, но все это не мешало им держаться в надежде на помощь. И, действительно, турецкому адмиралу удалось доставить в крепость продовольствие, боевые запасы и полторы тысячи солдат. Не успели наши оглянуться, как наступила осень. Прежде, бывало, в русском лагере шумно, весело, один праздник сменялся другим. В ту пору был такой обычай, что знатные иностранцы съезжались на время войны в главную квартиру:

кто из любопытства или ради развлечения, другие же из соревнования, желая пролить свою кровь за святое дело. Теперь все притихло; мрачная, дождливая осень одних разогнала по домам, других заставила сидеть в землянках. А дальше стало и того горше: мокрую осень сразу сменила зима, да такая лютая, что память о ней сохранилась в тех краях надолго: она и теперь известна у старожилов под именем «Очаковской» зимы. Ежедневные вьюги при жестоких морозах много сгубили наших солдат, и, может быть, больше, чем стоил бы штурм: не проходило дня, чтобы 30 или 40 человек не заснули вечным сном на этих всех постылых каменистых буграх.

Однажды Потемкин объезжал лагерь. Солдаты его окружили: «Ваше сиятельство, отец-родной! Позволь согреться, кровь совсем застыла!». Главнокомандующий хотя и видел бедствие армии, но все еще надеялся сломить упорство турок пушечным огнем. Почти все их орудия в передовых укреплениях были сбиты, бастионы большею частью разрушены, так что турки не успевали даже исправлять, но на предложение сдачи Гуссейн-паша отвечал надменным отказом.

Накануне Николина дня Потемкину доложили, что хлеб весь вышел, дров нет ни полена, и что выдана последняя чарка вина. Тогда только Потемкин решился на штурм. С радостью и восторгом приняли это известие русские войска, от генерала до фурштата. Охотников вызвалось гораздо больше, чем требовалось. Вся добыча была обещана солдатам.

Укрепления Очакова состояли из четырехугольной крепости, одной стороной примыкавшей к лиману, прочие три стороны, обращенные в поле, были прикрыты, так называемым, нагорным ретраншементом, т. е. рядом укреплений, соединенных общим валом; кроме того, на оконечности косы, против Кинбурна, стоял сильно укрепленный замок Гассан-паша.

Еще не рассвело, когда войска выступили на сборные места. Мороз был трескучий, 23о. Несмотря на все предосторожности, мерзлая земля отдавала удары тысячи ног, потом все замерло: в предрассветной тишине наступающего праздника раздалось молебное пение заступнику русской земли. Молебен кончился, прочли приказ: «Атаковать живо и, не занимаясь перестрелкой, идти на штыках; тех из турок, которые будут сдаваться, отбирая оружие, отсылать к резерву; женщин и младенцев щадить непременно». В восьмом часу все шесть колонн вступили в дело.

1000 пеших и 200 конных казаков, под начальством Платова, вошли в состав 1-й колонны Палена. Тут, кроме казаков, находились тамбовцы, батальон егерей и охотники из армян. Колонна Палена быстро приблизилась к земляным укреплениям грозного замка. Подполковник Пальменбах с 500 человек взял влево, чтобы захватить ворота, полковник Мэкноб пошел к замку, а Платов с казаками зашел в земляные окопы с тыла и живо их очистил; 100 турок укрылись в замке, но скоро сдались. В какие-нибудь 10 минут форт Гассан-паша был уже наш. Казаки остались здесь, Пален пошел к крепости. Завидя его, турки покинули нагорный ретраншемент и бросились наперерез. В страшной сече сцепились те и другие. Не слышно ни криков, ни стонов, только удары да бряцанье сабель возвещали последний, смертный бой. Подбежали к нам резервы – и турки попятились: полторы тысячи побросали оружие. И в других местах творилось почти тоже: работал больше штык, редко раздавался выстрел, разве вопль женщины покрывал зловещий гул, окружавший крепость. Солдаты быстро овладели ретраншементом, после чего ворвались с разных сторон в крепость: одни через ворота, другие через пролом или по лестницам, а те, которые подошли по льду, со стороны лимана, прямо через стену. Изведав неудачу удержать русских при помощи огня, турки