Юлия Андреева - Рыцарь Грааля Страница 24

– Все сказал? – светлые пронизывающие, точно два острия, глаза смотрели на Пейре, не мигая. – Твой турнир будет задержан, так что никто тебя не хватится. Впрочем, если ты отказываешься идти сам, ничто не помешает мне выпустить тебе кишки прямо здесь. Особе же, пославшей меня, я скажу, что ты вздумал сопротивляться, и в честной схватке мне пришлось прирезать тебя. Как тебе такая песня, трубадур?

Пейре прикусил губу. Незнакомец снял с плеча молодого человека лютню и, взяв в руку инструмент, подтолкнул его к выходу. Они без лишних проблем миновали двор, прошли мимо турнирного поля и конюшен и остановились перед шатром Рюделя. Германец весело приоткрыл тонкий полог, пропуская вперед себя юного трубадура,

В шатре были все та же троица – принц Джауфре Рюдель и его извечные попойщики Густав Анро и Этьен Шерри. Пейре взглянул еще раз на германца и только тут вспомнил, что видел его вчера в свите принца. Вся компания мирно закусывала. Огромные мясные пироги и дивно благоухающие куски жареного мяса были разложены прямо на подносах. При виде Пейре гасконец порывисто привстал и, тыча в сторону вошедшего обглоданной костью, зашептал что-то на ухо принцу. Джауфре поднял кружку с пенистым пивом и, отпив из нее добрую половину, посмотрел в глаза ничего не понимающего Пейре.

– Так, значит, это ты?

Решивший поначалу, что все происходящее – шутка, Пейре увидел лежавшую неподалеку изуродованную гитару и упал на колени.

– Пейре Видаль, вчера я спас твою негодную жизнь, пригрел тебя в своем доме, а ты… вот как ты отплатил мне! Черной неблагодарностью! – он вскочил и, сверкая очами, подошел к готовому провалиться сквозь землю мальчику. – Можешь ты что-нибудь сказать в свое оправдание?

Пейре молчал.

– Да что его спрашивать, низкая душа! Предатель! Я же сам видел, как этот плебей вчера ночью подпилил струну! – гасконец бросил в Пейре костью. Но тот даже не поднял руки для того, чтобы защитить лицо. – Видите, мой принц, ему даже нечего сказать в свое оправдание. Дозвольте мне разрубить его прямо сейчас на мелкие кусочки?

– Ты видел, как Видаль подпилил струны? – молчаливый Густав смерил приятеля недобрым взглядом.

– Как тебя сейчас! – гасконец вынул из ножен меч и подошел к коленопреклоненному трубадуру.

– И когда это произошло? – не отставал Густав.

– Когда ты, мой друг, дрых, выводя своим длинным носом известные рулады, – гасконец терял терпение.

– Ночью? А почему тогда ты не остановил подлеца и не спас бесценную гитару сиятельного принца? – Анро потянулся за бочонком и, держа его в одной руке, а кружку – в другой, наполнил ее свежим пивом.

– А действительно, Этьен, почему ты не поймал Пейре за руку? – вступил в разговор принц. – Как мы теперь можем доказать, что струны испортил именно Видаль? Твое слово против его слова…

– Мое слово – слово сквайра, его слово… – сэр Шерри сплюнул. – Но откуда я мог знать, зачем ему понадобилась гитара? Он же на ней весь вечер играл! Я и думал, что парень никак успокоиться не может. Что плохого, если поиграет человек на сон грядущий, все ведь слышали, как он это умеет…

– А почему тогда перед турниром не сказал, что инструмент негоден? – не отставал от него Густав. – Нескладно как-то получается: сначала Пейре Видаль калечит гитару принца, а затем выходит выручать его на турнире? Что-то не складывается… Может, струны подрезал кто-то другой?

– Все отлично складывается – Пейре Видаль хотел стать первым менестрелем при вас, ваша милость, – гасконец умоляюще посмотрел на своего принца, но тот не сводил глаз с не пытающегося сопротивляться или оправдываться юноши. – Поэтому он и подстроил все так, чтобы вышло, будто бы он герой и вам помогал. А на самом деле… Ваша милость, да неужели же мы ему даже ушей не отрежем? В самом деле! Да спросите вы хоть у своего сокольничего, что приволок сейчас этого крысеныша. Бывало ли когда, чтобы смерду сошло с рук такое дело?!

– Оно, конечно, верно, – отозвался германец. – Наказать – это, конечно, можно. И Этьен дело предлагает – в смысле уши отрезать. Меня только одно смущает – уши ведь не продашь. А струны, я думаю, большущих деньжат стоят. Так что с ушами или без, а парня-то, похоже, придется на службу брать, иначе как с него, огольца, долг-то спрашивать?

– Еще чего – после такого и на службу! – гасконец подскочил к сокольничему с занесенным над головой мечом, но тот ловко перехватил оружие, свалив самого Этьена на землю.

– Не балуй, господин сквайр, а то, не ровен час, порежетесь, – германец улыбнулся, обнажив кривые клыки, и, демонстративно повернувшись к гасконцу спиной, подошел к Пейре. – Отвечай, трубадур, как ты замыслил подобное вероломство? И когда? После того, как Шерри поведал тебе о том, как слаб в трубадурском искусстве сиятельный принц, или позже, когда подъехал гонец из замка?

Пейре кивнул.

– Все он врет. И парень и этот… – Этьен покосился на строгого сокольничего.

– Что, я вру? О гонце или о том, как ты, шельмец, сидя на крыльце харчевни, битый час рассказывал парню, как переживаешь за своего господина? Что он слабый поэт и не бог весть какой музыкант? Скажешь – не переживаешь?

– Я… – Шерри не знал, что отвечать. О гонце знали все, что же касается разговора с Пейре, то тут могли появиться и другие свидетели.

– Так, значит, ты, Этьен, считаешь меня слабым поэтом? – улыбка принца не предвещала ничего хорошего.

– Я… ни в коем случае, я всегда превозносил ваш удивительный дар! – сжался гасконец.

– А почему тогда ты переживал за исход турнира?

– Ваша милость, – Густав подошел к принцу. – Я думаю, что, говоря по справедливости, Пейре Видаль не так уж и виноват. Он добрый и впечатлительный юноша – только и всего…

– Значит, и ты предрекал победу Бертрану? – принц обреченно плюхнулся на подушки, подавая сокольничему свою кружку, для того чтобы тот мог наполнить ее пивом, и предложил ему самому присоединиться к скромной трапезе.

– Бертран де Борн – очень опасный противник, – Густав вздохнул. – Я всегда ценил проницательность вашего высочества, но… что греха таить – боевая муза Бертрана нравится публике больше, чем ваши чувственные песни.

– Это правда, верный Анро. Но почему ты сам не попытался отговорить меня от участия в поединке? Ведь ты знал, что Бертран побьет меня и сделает посмешищем.

– Знал-то он знал, да только на такие подвиги у вашего Густава кишка тонка, – нашелся сокольничий. – Не браните его, сеньор. Что он, по-вашему, должен был на ключ вас запереть или ноги переломать? Так вы, пожалуй, и без ног нашли бы способ туда добраться. А паренек, он, конечно, виноват, и струна погибла – за это, понятное дело, рассчитаться нужно, но только, положа руку на сердце, он же вас и спас.