Юлия Голубева - Рим. Цена величия Страница 25

Когда вошел наследник императора с Юнией Клавдиллой, все сразу поднялись, приветствуя обрученных. Силан, возлежавший в стороне с сенаторами, побледнел, увидев их вместе. «Куда катится римская империя? Моя дочь позорит славное имя Юниев, появляясь вдвоем с женихом без отца и матери, остается с ним наедине. Слава богам Аида, что ее мать не дожила до такого позора». Но Силан напрасно беспокоился: никто даже и не думал о нарушении обычаев невестой. За Калигулой настолько прочно укрепилась дурная репутация, что все, что делал он, воспринималось как само собой разумеющееся.

Едва гости успели совершить первое возлияние во славу богов и отведать первые блюда, как номенклатор провозгласил имена сестер Калигулы. Они ворвались в триклиний, ослепительные в блеске драгоценностей. Торопливо раскланявшись, молодые женщины подошли к брату.

– Сапожок, что все это значит? Это твоя невеста? – принялись расспрашивать наперебой.

Калигула взял Юнию за руку и произнес:

– Юния, имею честь представить тебе твоих будущих сестер. Это Агриппинилла, – он указал на рыжеволосую красотку в лиловом хитоне, расшитом золотыми лотосами, – и Ливилла. А это моя невеста, – сказал он, обратясь к сестрам, – дочь Марка Юния Силана, Юния Клавдилла.

Марк Юний приблизился и церемонно поклонился. Агриппинилла свысока оглядела его, а Ливилла искренне улыбнулась.

– Ваша дочь прелестна, – сказала она, – мы рады принять ее в нашу семью.

– Наш брат непредсказуем порой, – вставила Агриппинилла, – знатные римские семьи мечтали выдать за него своих дочерей. А он предпочел не изнеженную римлянку, а загорелую провинциалку.

Силан растерялся. Его начала бить мелкая дрожь: он отвык от таких тонких намеков и издевательств. Его выручила дочь. Грациозно поднявшись с ложа, она приблизилась к Агриппиниле.

– Говорят, изнеженность римлянок приводит порой к больному потомству, – мило улыбнувшись, сказала она. – Наследник цезаря, готовясь со временем принять власть над империей, должен уже сейчас позаботиться о здоровом надежном преемнике.

Ливилла усмехнулась, глядя на растерявшуюся сестру, а та нервно затеребила край муслиновой шали. Юния же коснулась ее руки и произнесла:

– Я привезла из Александрии чудное масло для отбеливания. Если женщина предпочитает прозрачный муслин в дневное время, солнце оставляет на коже свой темный след. Я пришлю тебе флакончик.

Калигула захлопал в ладоши:

– Великолепно, Юния, мою сестру впервые подвел ее злой язык! Всем видно, что твоя кожа белее, несмотря на то что ты выросла под палящим египетским солнцем. Осторожней, Агриппинилла, ты встретила достойную соперницу! Теперь ты видишь, что мой выбор был далеко не случаен.

Обед продолжался. Актеры услаждали присутствующих интересной пантомимой, звучала музыка, рабы без устали меняли блюда и подливали вино в чаши обедающих.

Ливилла нагнулась к сестре:

– Прекрати, Агриппинилла, хватит злиться. Ты получила по заслугам, умей это признать. Мне понравилась Юния. Посмотри, с каким достоинством она держит себя в обществе знати. Такое впечатление, что она всю жизнь прожила в Риме, а не приехала сюда три дня назад.

– Она не такая простушка, как показалась, – зашипела Агриппинилла, – надо быть осторожней. Ты знаешь характер нашего брата. Он подлый коварный извращенец, лишивший девственности Друзиллу, способный на любое предательство и злодеяние. Но эта цыпочка еще хлеще его будет.

Ливилла отмахнулась.

– До чего ж ты злая, сестра, – сказала она, отправляя в рот кусочек жареной утки. – Язык твой, что метла.

– Поверь мне, она еще покажет себя. Думаешь, чего он притащил ее из Александрии? Ждал пятнадцать лет? Не мог забыть все это время? Просто он знал, что на другом краю империи живет вторая половина его гадкого существа. Юнии уже давно за двадцать, с такой необыкновенной красотой она бы уже успела много раз выйти замуж. Однако дождалась Сапожка.

– Говори тише, – испуганно произнесла Ливилла и отодвинулась от сестры. – Брат смотрит на нас. Кто-нибудь из рабов может подслушать твои речи.

Напуганная Агриппинилла выдавила из себя улыбку и подняла чашу, призывая присутствующих выпить за обрученных.

Спорящие сестры не замечали, как сквозь опущенные ресницы за ними наблюдает Юния Клавдилла. Обе красивы, но слишком разные. Рыжая Агриппинилла подобна вихрю, резкая и порывистая, яркий грим умело скрывает некоторую грубоватость скул, речь тороплива и быстра, темно-зеленые глаза порой мечут яркие молнии. Она очень похожа на мать, белокурая Ливилла же больше наследовала черт отца, но нрав ее, видимо, мягок и нерешителен. Сестра ей говорит что-то грубое, а ответный взгляд светлых глаз по-прежнему добрый и любящий.

От зоркого глаза Юнии не укрылся смысл беседы между сестрами. Ей было приятно, что Ливилла сразу встала на ее сторону, Клавдилле она пришлась по душе. Доброта это не показная, а от сердца, хотя хитрые огоньки частенько вспыхивают и гаснут в ее глазах во время разговора с Агриппиниллой. Что ж, и Ливилла не так проста, как могла бы показаться не искушенному в игре лицемерия человеку.

Время расставит все по местам, вскоре прояснится, кто враг, а кто истинный друг.

Через час Марк Юний поднялся со своего ложа и приблизился к Калигуле:

– Гай Цезарь, нам с дочерью пора ехать домой.

Наследник хмуро глянул в его сторону. Его начал раздражать будущий тесть. Он давно заметил, что Силан недоволен их помолвкой, видимо наслушавшись сплетен. Помнил Калигула и его тяжкий вздох, когда юрист спросил у Юнии, хочет ли она обручиться с ним согласно воле отца. Однако он не стал возражать Силану и, прощаясь с Юнией, сжал ей руку. По глазам ее он видел, что она верно истолковала этот знак.

Вслед за ними удалились и сестры. Ливилла перед уходом Юнии и Силана пригласила девушку завтра утром на прогулку. Та согласилась с одобрения отца.

Едва они покинули общество, как Гай Цезарь подал знак, и в триклинии появились полуобнаженные женщины, музыка зазвучала громче, рабы принялись подливать еще усерднее в чаши гостей. Номенклатор объявил о приходе Невия Макрона и Луция Лициния. Они ввалились пьяные, к восторгу Калигулы. Началась оргия.

Гай Цезарь, хмельной, пустился исполнять танец, нацепив цветочный венок на рыжую голову. Овации сопровождали его выступление, и громче всех старались аплодировать сенаторы, пытаясь заручиться его расположением. Полуобнаженная гетера улеглась на ложе хозяина, но Гай столкнул ее, крича, что хранит верность невесте. Все смеялись, не веря его словам.

Через три часа ложа гостей начали пустеть. Оставались лишь Макрон, Луций Лициний да приехавшие актеры Мнестер и Аппелес. Все убеждали Калигулу отправиться в один из кабаков Субуры. Кровь играла, разгоряченная вином. Калигула больше всех любил ночные приключения: вылазки обычно заканчивались или пожаром, или разгромом какой-либо лавчонки, или схваткой с вигилами.