Юлия Голубева - Рим. Цена величия Страница 26

Через три часа ложа гостей начали пустеть. Оставались лишь Макрон, Луций Лициний да приехавшие актеры Мнестер и Аппелес. Все убеждали Калигулу отправиться в один из кабаков Субуры. Кровь играла, разгоряченная вином. Калигула больше всех любил ночные приключения: вылазки обычно заканчивались или пожаром, или разгромом какой-либо лавчонки, или схваткой с вигилами.

И Гай Цезарь отдал приказ рабам принести всем шлемы и кирасы с птеригами, чтобы римляне принимали их за разбушевавшихся легионеров. Рабу Ботеру потихоньку было велено отнести Юнии подобную одежду, чтобы она незамедлительно явилась. Калигула не хотел, чтобы невеста пропустила ночное веселье.

XII

Ей не хотелось уезжать из дома Гая. Но противоречить отцу она не решилась, видя, что Калигула тоже молчит. Она и так перешла все границы приличия в этот день, выехав на прогулку без мачехи и проведя время вдвоем с женихом. Красноречивое пожатие руки дало знать, что они еще встретятся до рассвета. Это ее утешило.

Силан был хмур и всю дорогу до дома отмалчивался, казалось не обращая внимания на рассказы дочери о Риме. По приезде он закрылся в таблинии с Кальпурнией, и они долго о чем-то спорили.

Юния за это время приняла душистую ванну, вдоволь насидевшись в горячем серебряном чане. Хлоя сделала ей массаж, наложила питательную маску из теста с ослиным молоком, растерла нардовым маслом. Неожиданно зашел Паллант и передал просьбу отца зайти в таблиний. Со вздохом Юния подчинилась.

Отец ожидал ее уже один, без ненавистной мачехи. Девушка села в мягкую катедру ближе к тлеющей жаровне и осмотрелась. Силан с любовью расставил здесь свитки с творениями любимых поэтов и трудами историков, украсил ниши бюстами Катулла, Горация, Овидия и слепца Гомера. Невысокая статуя императора Тиберия стояла на столе. Стены и потолок таблиния были расписаны героическими эпизодами странствий Улисса.

– Юния, – наконец заговорил Марк. – Для тебя не секрет, что я против твоего брака с наследником императора, несмотря на то что породниться с сыном уважаемого мною Германика – высокая честь для нашего рода. Ты отдаешь себе отчет, что Гай не такой, как его героический отец, что он не унаследовал ни одной черты его великодушного и мужественного характера? Его нельзя назвать и бледной тенью Германика. То, что о нем говорят в Риме, – ужасно. Его поведение идет вразрез со всеми нормами морали…

– Я не хочу слушать тебя, отец. Мне не нравится, что ты оскорбляешь Сапожка, которого я люблю с того мгновения, когда Агриппина рассказала мне о нем. Он именно тот, о ком я мечтала. Как ты не можешь понять, он половинка моей души. Мы хранили друг другу верность более пятнадцати лет, и вот теперь, когда его усилиями Тиберий вернул нашу семью в Рим, он сдержал свое обещание жениться на мне, которое дал, будучи мальчиком восьми лет. Неужели это ни о чем не говорит тебе?

Юния принялась нервно крутить отточенный стиль, сжимая тонкими пальчиками острые грани. «Мой отец не умеет быть благодарным, – раздраженно думала она, – жить в роскошном доме самой Ливии, иметь множество рабов, не потратив даже и асса по приезде в Рим. Все подарил нам мой Сапожок! А флакончики с драгоценными духами, дорогие туники, украшения, плащи, золоченые носилки… Что нужно этому завистливому гордецу?»

– Я прошу тебя, дочка, – продолжал Силан, – давай вернемся в Александрию. Я не хочу жить за чужой счет, это претит мне. Гай Цезарь не хранил тебе верность эти годы. Я слышал, что у него была связь с родной сестрой. Я не хочу, чтоб моя единственная дочь погубила свою жизнь, сойдясь с человеком, запятнавшим себя подобным преступлением.

– Отец, твой голос напрасно дрожит, я знаю о Гае все. Он говорил мне об этом инцесте, случившемся лишь потому, что Друзилла похожа на меня. Помнишь, даже Агриппина упоминала о нашем сходстве много раз. Пусть он не хранил мне верность телесную, да и как такое можно требовать от молодого мужчины? Но в сердце его царила одна я. Я пойду к себе, отец, давай, прошу тебя, больше никогда не говорить об этом. Единственное, что скажу тебе: если хочешь, после свадьбы забирай Кальпурнию и возвращайся в Александрию.

Силан побледнел: внезапно сдавило грудь, и черные мушки зароились перед глазами. Он сел в кресло, держась за сердце.

– Что творишь ты со мной, Юния? Не чтишь семейных обычаев, посягая своим ослушанием на власть отца. Я вправе убить тебя собственноручно за неповиновение…

– И представь себе, что последует за моей смертью, – зловеще проговорила девушка. – Ничто не спасет тебя. Даже вмешательство самих бессмертных богов не даст тебе уйти от мести Калигулы.

В сердцах размахнувшись, Юния резко вонзила стиль в деревянную капсу со свитками Катулла и выбежала из таблиния. Злоба переполняла ее сердце, душила цепкими пальцами. Отец угрожал ей смертью за непослушание! Как он смел! У своих покоев она налетела на Гемму, больно стукнулась коленом и влепила рабыне звонкую пощечину.

– За что, госпожа? – Слезы полились из глаз девушки, а на щеке отчетливо проступило красное пятно от сильного удара.

– Что ты бродишь тут, глупая?

– Раб Ботер дожидается тебя у ворот, привратник только что доложил мне о нем, и я тебя искала. – Голос Геммы дрожал от страха.

Юнии захотелось вмазать ей еще, но она сдержалась и пошла к двери.

Ботер с каким-то свертком дожидался ее у входа в атриум. Он поклонился:

– Мой господин просил тебя прибыть к нему тайно и незамедлительно, переодевшись в это платье. – Он подал сверток.

– Ты знаешь тайный криптопортик, ведущий во дворец Тиберия?

– Да, госпожа.

– Отлично, таким способом мы быстрее проберемся во дворец.

Хлоя и Гемма, заплаканная, с пылающей щекой, быстро облачили девушку в красную тунику с птеригами офицера легиона и натянули парик. Хлоя тонкой кистью подвела брови и юношеские усики, и Юнию стало не узнать.

Она предусмотрительно запаслась светильником, и они с Ботером за четверть часа добежали до покоев Калигулы.

XIII

Оставшись в одиночестве, Силан дал волю своему отчаянию. Скупые мужские слезы покатились по морщинистым щекам. Глупец! Куда исчезли все тщеславные надежды? Даже выгодный брак дочери не сделает его нужным и значительным человеком. Клавдилла вознесется в блеске величия, а он окажется забыт и заживо похоронен в стенах дома.

Ему вспомнились молодые годы, когда он только вышел из стен школы и тога совершеннолетнего легла на плечи. Блаженные дни, полные развлечений! Богатство семьи открывало перед ним широкие перспективы, он мог добиться квестуры или жреческой должности, уехать в путешествие по Востоку, побывать в прославленной Греции – он мог все в те далекие годы. Честолюбивый отец сочетал его браком с девушкой из семьи знатного патриция. А он сам загубил свою жизнь ради ласкового взгляда распутной девки, пусть и самой прекрасной на свете. Стоило ли того ее мимолетная благосклонность? Опустив голову, Силан задумался. Черная ночь сгустилась вокруг него, вспыхнули факелы, и в их неровных отсветах заплясала на ростральной трибуне дивная нагая танцовщица. Старик мучительно застонал, до боли сжав тонкие губы. Боги подарили ему это блаженство, заставив расплатиться страшной ценой. Нет! Никогда не жалел он о том, что сотворил, перечеркнув всю жизнь! Память об этом неземном блаженстве стоила долгих лет, прожитых в Александрии. Юная Клавдия простила его и без колебаний поехала в ссылку за мужем, от которого с гневом отрекся родной отец. Бедный старик! Позор единственного сына лишил его смысла жизни. Клавдия привезла с собой достаточно денег, чтобы купить приличный дом, Силан быстро завел знакомства и был избран в совет старейшин города. А сколько мудрости почерпнул он в богатейшей библиотеке! Жизнь наладилась, и все шло хорошо, пока не умерла Клавдия, подарив жизнь долгожданному ребенку. Но и этот удар он пережил, воспитывая маленькую дочь, а затем встретил вторую запоздалую любовь.