Николай Стуриков - Сотый шанс Страница 26

После обеда тот же Девятаев снова бежал к водопроводному крану за ангаром помыть кастрюлю, миску, чашку вахмана.

А за ангаром была свалка покореженных самолетов.

Набрав дровишек, которых на свалке было вдосталь, или поставив кастрюлю вахмана под водопроводную струю, русский летчик успевал залезть в кабину сбитого «хейнкеля», потрогать рычажки и штурвальчики, отодрать с приборной доски одну-две пояснительных пластинки и упрятать их за пазухой. Вахман в это время блаженно покуривал сигарету.

По вечерам Володя переводил надписи.

… Деревянными лопатами трое разравнивали, дол-банками утаптывали снег па гребне. Внизу, в чаше капонира, совсем рядом, словно на блюдце, покоился дюралевый «хейнкель».

Пилот поднялся в кабину, что-то крикнул механикам. Те подкатили тележку с черным ящиком. От него подали летчику кабель.

«Аккумуляторная тележка»,— догадался Девятаев и, забыв о лопате, уставился взглядом на кабину.

Механики сняли чехлы с винтов и моторов. Летчик оглянулся и увидел пленного, хлюпкого зеваку с выпученными глазами. Видимо, подумал: «Ну, любуйся, дуралей»,— и открыл фонарь.

Михаил, опасаясь, что вахман может понять, отчего пленный перестал разгребать снег, затоптался на одном месте, будто утрамбовывая его. А глаз от кабины не отрывал.

Рука летчика коснулась кнопки на приборной доске.

«Стартер»,— отметил про себя летчик с деревянной лопатой.

Левый винт неторопливо, как бы нехотя, провернулся, забегал быстрее. Фыркнув раза три-четыре, ровно забасил мотор.

Немец еще раз оглянулся на русского «ротозея», и с нарочитой небрежностью запустил второй двигатель.

Левой рукой перевел сектор газа одного мотора, второго, и они загрохотали ровно, не опережая один другого, а как и нужно,— в унисон.

Когда Девятаеву торопливо и скрытно удавалось забираться в кабины разбитых самолетов, там он уяснял последовательность, с какой нужно нажимать на кнопки и рычажки. Он проделывал это, условно запуская моторы. Теперь воочию увидел, как все делается. Немецкий летчик преподнес ему неоценимый практический урок.

За него можно бы сказать спасибо…

А немцу, видать, захотелось порисоваться еще.

Он выключил моторы. И, должно, догадываясь, что на его чудодействия со страхом и изумлением, ничего не понимая, ошалело смотрит какой-то русский Иван, вновь завел их. Но главный щелчок из цикла сделал озорно, иначе. Откинувшись на сиденье, он небрежно поднял ногу и носком сапога легко утопил кнопку стартера. Оглянулся и удовлетворенно заржал: «Понял, ворона, какой я молодец!»

Еще бы не понять!

Если бы только знал фашистский летчик, перед кем он демонстрировал свое мастерство!

КОМЕНДАНТСКИЙ «СПЕКТАКЛЬ»

Товарищи по бригаде в тот день заметили: Михаила будто подменили, будто в нем заиграла невесть откуда взявшаяся сила.

— Ты словно уже паришь в небесах,— заметил Соколов.

— Теперь, Володя, порядок. Этот Ганс или Фриц сам показал мне, что нужно делать в кабине. Я готов.

— Значит, дело за бригадой,— понял тот.

Пока в их аэродромную команду по утрам на формировке втискивалось человек пять из «переменного состава». Они ни о чем не догадывались. И тайну перед ними никто не раскрывал.

— Возьмем Лупова,— назвал Девятаев.

Под Сталинградом капитан Михаил Лупов командовал группой разведчиков. Ходили по тылам, то дерзким налетом, то неслышно добывали для своего командования нужные сведения. Но в рукопашной схватке за линией фронта угодили капитану штыком в живот. Лупов, поправившись, бежал из плена к партизанам. Вновь — разведка. Попался в гестаповскую ловушку. В Заксенхаузене ждал очереди в крематорий, да вот по случайности попал сюда, на балтийский остров.

Девятаев намекнул Лупову про самолет. У капитана посветлели глаза.

Но через два дня…

Через два дня на Узедоме произошел «беспорядок».

Во время утренней поверки на аппельплаце не хватило одного русского из барака, в котором жил Девятаев, Пленных распускали, вновь строили, опять пересчитывали.

Одного не хватало…

В бараке охранники переворошили все, казалось, до последней соринки. Немцы рыскали по всему острову, прочесывали леса, ковырялись в выгребных ямах, в развалинах ангаров, обшарили все, что можно было обшарить.

Хозяева понимали, что с острова ему не убежать. Эсэсовская служба верно и наделаю оберегала владения фон Брауна, защиту которого от диверсий и предательства взял на себя сам рейхсфюрер СС.

Нет, с Узедома ему дороги нет. Но ведь он русский!.. А русские!.. А беглец к тому же был в команде, которая заправляла топливом «фау». Если сверхсекреты просочатся с острова, это будет равно катастрофе…

Рассвело, а пленных на работу не выводили.

Они толкались на плацу.

Снова приказали построиться на своих местах — у каждого на поверке оно было определенным.

Прошел слух: сейчас комендант — знали его привычку — будет расстреливать в строю каждого пятого или десятого. Ни пятым, ни десятым никому быть не хотелось. В строю заволновались.

Зычная, свирепая команда:

— Штильгештанген!

Каждый застыл там, где его застало это страшное слово.

Воцарилась тревожная тишина.

На вышках угрожающе задвигались стволы пулеметов.

Вышел толстоносый комендант.

— Кто помогайль убегайть преступник? — спросил, заглядывая в бумажку, на ломаном русском, без переводчика.— Где он взялся? Или ангель крыло небо?

Строй угрюмо, выжидающе молчал. Услышав про небо, Девятаев почувствовал на спине холодок мурашек.

— У вас был беспорядок. Я сделайт порядок.

Сунул бумажку в карман. Молча, неторопливо расстегнул кобуру. Неторопливо подул на вороненую сталь пистолета, будто смахивая пыль. Неторопливо прицелился. Пятый в строю упал, подогнув под себя руки.

Поскрипывая хромовыми сапогами, комендант отсчитал несколько шагов вдоль строя.

Опять, не спеша, поднял пистолет.

И снова упал человек.

Комендант целился с наслаждением, с наслаждением спускал курок. Ему доставляло удовольствие расстреливать жертву в глаз.

На Девятаева глянуло чёрное дуло пистолета, глянула коротенькая трубка со смертью внутри. Она глядела, упершись в него, будто целую вечность, и он был бессилен ее отвести.

Сизый огонек…

У соседа надломились ноги.

Всхлипнув, он упал и замер на затоптанном снегу. По снегу покатилась тоненькая струйка алой крови.

Михаила Лупова не стало…

А лагерьфюрер неторопливо отсчитывал шаги дальше, опять вскидывал пистолет.

Наконец, в обойме кончились патроны. Вороненая сталь сунула в кобуру свою страшную морду.