Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани Страница 28

Чем больше темнело на улице, тем больше в кабак набивалось всяческих тёмных личностей. Заросшие длинными засаленными волосами со всклоченными бородами они заходили в дверь, зыркали по сторонам, нет ли чего подозрительного, и сразу же направлялись к стойке или посмотреть на петушиный бой.

Вскоре в кабак, виляя бёдрами, вошла Иринка. Лепившиеся вокруг конокрадов неряшливые хмельные девки, тут же встрепенулись и стали наблюдать за ней недобрыми глазами.

Иринка прошла мимо «писаря», повернулась, посмотрела на него, забавно похлопав глазками.

Тот похотливо облизнулся и сказал ей:

— Эй, потаскушка, иди-ка ко мне.

— Это кто тут потаскушка?! — обижено воскликнула Иринка. — Я честная девушка! — Но послушалась и уселась на колени разбойника.

Однако её тут же стащили за волосы на пол две злющие «маруськи».

— Вали от сюда курва, пока кости целы! — завизжала одна из них.

Я рванулся было на помощь Иринке, но Матвей Ласточкин схватил меня за шкирку, усадил обратно и шепнул:

— Не рыпайся. Иринка знает что делает.

И действительно, дочка Матвея Ласточкина свирепо вцепилась зубами в руку «маруськи». Та дико завизжала и попыталась вырваться. Они покатились по полу дубася друг друга по чём зря и осыпая ругательствами.

— Б… дерутся! — крикнул кто-то.

Конокрады сразу же забыли о бойцовых петухах и принялись делать ставки кто на Иринку, кто на её соперницу. Но тут поднялся Матвей Ласточкин.

— Прокляты вы, грешные! — грянул его громовой голос.

Вокруг сразу всё стихло. Драка прекратилась. Выдержав паузу, Матвей продолжил:

— Проклят сей вертеп разврата и богохульства!

Далее он стал вещать о грешности рода людского и покаянии, обнаружив при этом такое красноречие, что мне даже показалось, что всем конокрадам закралась в душу мысль бросить своё ремесло и уйти в монастырь замаливать грехи.

Пока Матвей Ласточкин проповедовал, а конокрады внимали его словам, Иринка подобралась к «писарю» и дёрнула его за рукав.

— Идём со мной. За ночь пятак.

Тот кивнул головой. Они потихоньку выскользнули из кабака.

Настала пора мне действовать. Я вышел следом. На улице была темень, хоть глаз выколи. Я остановился и прислушался. Из-за угла доносились хихиканье и звуки ленивой возни. «Писарь» тискал Иринку, прижав к стене. Та пыталась вывернуться шепча ему:

— Ну зачем же так? В грязи, аки звери какие. Пошли ко мне. Тут рядом. У меня перины пуховые, подушки мягкие.

— Пять лет на перинах не спал, — прорычал от удовольствия «писарь». — Идём же скорее.

Я направился к ним, мыча что-то нечленораздельное.

— Уйди от сюда убогий, — зашипел на меня «писарь».

В это время Иринка бросилась ему под ноги, а я ударил головой по носу. Перелетев через девушку, «писарь» опрокинулся в дорожную пыль. Я тут же оказался на нём и стал выкручивать руки. Но разбойник оказался сильнее, чем я предполагал. Одним резким движением он сбросил меня с себя, вскочил на ноги и занёс ногу, чтобы ударить меня в живот. Я успел откатиться и вцепился зубами в его ногу. «Писарь» заорал, а я хитроумной подножкой снова повалил его на землю и ткнул пальцами в глаза. Ошалевший от боли разбойник принялся кататься по земле и громко кричать. Я снова попытался выкрутить ему руки, но получил сокрушительный удар локтем в челюсть. Перед глазами замелькали красные мурашки. Следующий удар пришёлся в живот лишив меня дыхания. Руки «писаря» сдавили мне горло, и неизвестно чем бы всё кончилось, если бы Иринка не шарахнула его сзади поленом по голове. Только тогда мне удалось связать его и заткнуть рот онучей. Мы с Иринкой оттащили нашего пленника за угол и стали ждать её отца.

Он появился не скоро. Иринка даже успела сбегать к колодцу за водой; после драки меня мучил жуткий сушняк.

Матвей Ласточкин перевернул «писаря». Тот уже очухался и попытался лягнуть ряженного юродивого ногами.

— Не шали, — произнёс Матвей Ласточкин и надавил пальцем на шею разбойника.

Тот сразу обмяк.

— Тащим его на воеводский двор, — сказал Матвей Иванович. — Мне, как убогому калеке, нести такую тушу не под силу, так что, Артемий, взваливай его себе на хребет и вперёд.

Глава XI

Допрос «писаря» на дыбе. Его история. Я становлюсь Васькой Дьяком.

В подвале воеводского двора пытошных дел мастер разжигал в очаге огонь, красные языки которого зловеще плясали по дыбе и ржавым кандалам. Кат взял длинный кнут и лихо прошёлся им в воздухе.

На верёвках, обшитых войлоком, чтобы не перетирать кожу, висел раздетый донага «писарь». Возле него стояли воевода и Матвей Ласточкин. Я жался к двери, всё ещё надеясь сбежать из этого страшного подвала, и не видеть, как будут заживо снимать кожу с человека.

— Встряхни его, — велел палачу воевода.

Кат, встав на веревке, встряхнул разбойника так, что руки того вышли из лопаток. «Писарь» громко вскрикнул от боли и обмяк.

Матвей Ласточкин плеснул в лицо «писарю» ведро ледяной воды. Тот открыл мутные глаза.

— Кто таков, как звать, какого сословия? — грозным голосом спросил воевода.

— А не пошёл бы ты на х…, — прохрипел разбойник.

Воевода зловеще улыбнулся и кивнул палачу. Тот нагнул спину «писаря» и хлестнул кнутом по хребту, затем ещё раз и ещё раз, сдирая со спины кожу ровными лоскутами. А Матвей Ласточкин тем временем тряс над ободранной кожей зажжённым веником. Разбойник закричал, забился.

— Будешь говорить? — спросил воевода.

— Буду, буду, — крикнул «писарь».

— Вправь ему кости, — сказал Бахметьев.

Пытошных дел мастер с ловкостью костоправа вправил допрашиваемому лопатки.

— Говори имя.

— Василий, сын Осипов по кличке Дьяк. Поповского сословия. Родом из Углича.

Матвей Ласточкин повернулся ко мне:

— Ты чего стоишь истуканом, — рявкнул он. — Записывай все, что он говорит, слово в слово.

Я, усилием воли подавив тошноту, послушался. Перо со скрипом заходило по бумаге.

— Куда путь держишь, Васька Дьяк? — спросил воевода.

— В Астрахань к тётке, — просипел растянутый на дыбе разбойник.

Бахметьев сорвался на крик:

— Брехня! Говори правду, не то худо будет!

Кат снова встряхнул пытаемого и пустил в ход кнут. Толстые стены подвала поглотили душераздирающий крик. Мне сделалось совсем дурно. Я так и не смог привыкнуть к виду пыток.

От боли разбойник потерял сознание, и, чтобы привести в чувства, его снова пришлось окатить холодной водой. Открыв глаза, он прошептал едва слышно:

— В Астрахань я еду к тётке, Христом клянусь. Попадья она. Отпустите меня добрые люди.