Станислав Вольский - Завоеватели Страница 30

В костер полетели новые охапки. Выше и выше вздымалось пламя. По почерневшему стволу змейками ползли огненные струи. Дерево трещало, сердцевина его раскалывалась. С верхушки доносились крики мужчин, вопли женщин, жалобный детский плач. Солдаты деловито подносили дрова и сучья, споря, скоро ли упадет пальма.

— Скорей, скорей! — торопил Пизарро. — Нам придется долго догонять наших. Вырубите толстое бревно!

Солдаты поспешили исполнить его приказание. Когда бревно подтащили, все десять человек взялись за его конец и стали ударять им, как тараном, о ствол дерева. Пальма начала накреняться.

— Отбегайте направо! — скомандовал Пизарро.

С шумом, похожим на стон, дерево рухнуло на землю. Из гнезда не раздалось ни одного звука. Когда солдаты подбежали, они увидели вместо людей груду окровавленных тел.

Через час Пизарро опять шел с отрядом Бальбоа. Чтобы уберечься от неожиданных нападений, бульдогов пустили по сторонам, справа и слева от тропинки. За время пятидневного перехода по тропическому лесу ни один индеец не потревожил испанцев. Потом потянулись топкие низины с рассеянными кое-где островками твердой земли.

Почти на всех островках росли громадные пальмы. Каждая пальма имела на вершине гнездо, и каждое гнездо было крепостью.

Сначала туземцы пытались было обстреливать проходивший отряд из сарбаканов, но, когда Пизарро, по приказу Бальбоа, поджег одно дерево и уничтожил его обитателей, стрельба прекратилась. Никем не тревожимый, отряд двигался дальше, пока не дошел до реки Чукунакуе.

Индейская засада на деревьях. Гравюра начала XVII века.

Продолжать путешествие пешком нельзя было. Из-за недавно выпавших здесь тропических ливней река разлилась, и русло ее превратилось в обширное озеро. Едва видный противоположный берег почти пропадал в тумане речных испарений. За ним темной громадой высились обрывистые горы. «Туда! Туда! — повторяли туземные проводники, указывая пальцами на скалистые вершины. — С них будет видно море!»

Нарубили деревьев, соорудили плоты, и через два дня отряд благополучно переправился на другую сторону. Вести, принесенные индейцами-лазутчиками, были нерадостны: вождь области Квареква, узнавший о приближении белых, собрал многочисленное войско и сторожил их у горного прохода. Бальбоа решил предупредить врага. Оставив у плотов туземцев и человек двадцать испанцев, он разделил отряд на две части и приказал итти в обход. Испанцы тронулись перед наступлением утра.

Разведенные у берегов реки костры ввели индейцев в заблуждение. Они думали, что белые простоят тут еще несколько времени, и никак не ожидали встретить их на заре лицом к лицу. Когда испанцы напали на них сразу с двух сторон и грохот выстрелов слился с лязгом железных доспехов и яростным лаем бульдогов, туземцами овладел ужас, и они бежали, почти не сопротивляясь. На месте побоища осталось несколько сот темнокожих воинов. Сейчас же после битвы Бальбоа занял расположенное невдалеке большое селение — резиденцию кацика — и учинил суд и расправу над ближайшими родственниками и приближенными вождя. Безопасности испанцев теперь уже ничто не грозило. 25 сентября Бальбоа, оставив в селении больных и большую часть отряда, двинулся дальше. Он взял с собой только шестьдесят шесть человек, в том числе и Пизарро.

Было десять часов утра. Осталось только взобраться на последний гребень, чтобы увидеть море. Бальбоа приказал сделать привал. Все солдаты должны были ждать здесь. На гребень взойдет один лишь Бальбоа, чтобы ни с кем не разделить честь открытия. От волнения Бальбоа не мог даже связно говорить. Удаляясь от отряда, он то и дело оглядывался назад, должно быть желая убедиться, что никто не нарушил его запрета.

Скоро фигура его четко обрисовалась на гребне горы. Солдаты видели, как он опустился на колени и наклонил голову — очевидно, молился. Потом встал и махнул шляпой в знак того, что спутникам его разрешается подойти.

Солдаты побежали вверх по покатому склону. Они так спешили, словно дело шло о спасении их жизни. Задыхающиеся, бледные, окружили они своего вождя и впились — глазами в бескрайную даль. Внизу расстилался голубой, исчерченный зеленоватыми и фиолетовыми полосами залив Южного моря, именуемого ныне Тихим океаном.

29 сентября 1513 года, после стычки с индейцами, Бальбоа, продвигаясь вдоль залива, достиг океанского побережья. Был час прилива. Бальбоа взял в руки знамя с изображением богородицы и младенца Иисуса и по пояс вошел в бурлящую воду.

— Будьте свидетелями, будьте свидетелями! — кричал он стоявшим на берегу солдатам. — Будьте свидетелями того, что я вступаю во владение этими водами и всеми прилегающими к ним землями. Все находящиеся здесь моря, земли, побережья и острова принадлежат мне, и если какой-нибудь король или вождь, какой бы веры он ни придерживался, вздумает оспаривать их у меня, я готов воевать с ним во имя наших монархов.

Голос Бальбоа был как у исступленного. Он говорил и говорил, словно творя заклинания, а вода подымалась все выше и выше, доходила до груди, обдавала поднятые руки белой пеной. Бальбоа, казалось, перестал сознавать окружающее.

— Вернитесь, сеньор Бальбоа, вернитесь! — кричал Пизарро, не на шутку встревоженный. — Вода сейчас захлестнет вас, а у нас нет лодок!

Бальбоа опомнился и не без труда выбрался на берег.

Пизарро дрожал, как в лихорадке. Слова, произнесенные Бальбоа, гремели в его ушах, словно пушечные выстрелы. «Земли, побережья, города, острова, — шепотом повторял он, — все это его, его. И это прошло мимо меня!» В эти минуты он ненавидел Бальбоа, как ограбленный ненавидит грабителя, как одураченный ненавидит обманщика. Он отошел от группы солдат, чтобы не выдать своих чувств каким-нибудь сорвавшимся с языка ругательством, и стал молча смотреть в серовато-голубую даль. Понемногу этот новый, раскрывшийся столь внезапно мир успокоил его.

«Здесь Бальбоа, — думал он. — Но Бальбоа не в силах захватить все побережье. Где-нибудь его остановят неприступные горы или могущественные племена, и он поставит там свой последний межевой знак. А за этим знаком буду я!»

Вечером этого дня он был особенно вежлив и предупредителен со своим начальником. Ни одной нотки зависти не прорывалось в его почтительных и дружеских речах. Таким же он оставался и во все последующие дни. Сдержанный в беседах, смелый и решительный в боях — а их произошло несколько в течение последних трех недель, — он все больше и больше завоевывал доверие Бальбоа. Когда экспедиция обследовала берега залива и достигла богатых жемчугом океанских отмелей, Бальбоа решил вернуться в Санта-Марию, чтобы поскорее отправить в Испанию пятую часть награбленной добычи. Пизарро попросил разрешения остаться на некоторое время в открытых областях.