Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев Страница 31

Кстати. Устоявшийся образ святого Георгия – всадник, колющий дракона, – появился на документах московских князей в последней четверти XV столетия. Сохранилась позолоченная булла Ивана III с таким изображением. Эта булла скрепляла грамоту, данную Соловецкому монастырю в 1479 году.

Вскоре всадник, поражающий копьём дракона, утвердился в российской государственной символике. Об этом свидетельствует общегосударственная печать Ивана III, сохранившаяся до наших дней при некоторых его грамотах. Первой из них по времени является жалованная меновая и отводная грамота Ивана Васильевича его племянникам князьям Волоцким (1497). На лицевой стороне печати изображён ездец (воин) в княжеской шапке и плаще, поражающий копьём змея. Круговая надпись (легенда) гласит: «Иоанн божиею милостию господарь всея Руси и великий князь». На оборотной стороне вислой печати из красного воска помещён двуглавый орёл с распростёртыми крыльями и коронами на двух головах, а также продолжение надписи, титулующей великого князя Московского: «И велие. кня. вла. и мос. и нов. и пск. и тве. и уго. и вят. и пер. и бол.».

Эта печать положила начало символике государственного герба России.

* * *

1468 год. От этого года до нас дошло первое название московской улицы. «Это улица “Великая” в посаде, на месте ещё недавно проходившего в Зарядье Мокринского переулка. Здесь, на берегу Москвы-реки, проходил в то время большой торг» (Сытин П.В. Прошлое Москвы в названиях улиц. М., 1946. С. 29).

В Москве построен первый каменный жилой дом. Он находился в Кремле близ Спасской башни и принадлежал купцу Тарокану.

1470-е годы. Начало 70-х годов XV столетия характеризуется всплеском иммиграционной активности с Запада. В это и следующее десятилетие на службу к московскому князю перешёл ряд представителей феодальной знати Великого княжества Литовского: Семён Юрьевич Одоевский, Ф.И. и И.В. Бельские, И.М. и Д.Ф. Воротынские.

Каковы же были мотивы, приведшие литовских князей под знамёна Москвы? Иван III гарантировал им более соблазнительные условия подданства, сохранение феодальных прав и привилегий, обещал приобретение новых земель и городов.

«Тем стало пуще татар». Светская и духовная власти плохо уживались друг с другом, так как по многим проблемам интересы у них были прямо противоположными: обогащение и владычество. Здесь каждый тянул одеяло на себя. Одним из примеров весьма прохладного отношения между ними является Московский летописный свод (1479) – сборник летописных записей и сказаний документального плана.

Свод составлен в церковных кругах и имеет антикняжескую направленность, которая явно «просвечивает» в ряде повестей, включённых в него. Повесть «О Митяе-архимандрите» обосновывает недопустимость вмешательства великого князя в дела церкви: «Многажды бо наводит Бог на нас скорби и предаёт в руце немилостивым и суровейшим пастухом за грехи наша».

Через весь Московский летописный свод красной нитью проходит идея исключительной роли православно-христианского вероучения (а следовательно, и церкви) в судьбах страны. В описании «Доньского побоища» победа полностью отдаётся вмешательству божественных сил, а Дмитрий Донской представлен благочестивейшим человеком. В повести «О житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», вопреки фактам, он изображён послушным сыном церкви. Конфликтуя с Дмитрием Донским при его жизни, после смерти великого человека церковь беззастенчиво использовала его авторитет.

Послушным сыном церкви изображается и великий князь Василий II (повесть «О Сидоре митрополите, како приде из Царьграда на Москву»), решительно выступившим против подчинения православной веры католической. Это позволило Русской церкви умолчать о собственной неблаговидной роли в отношении Флорентийской унии. Умалчивалось и о том, что именно при поддержке церкви Шемяка захватил Москву и ослепил великого князя.

В 1490-х годах Московский летописный свод был дополнен, появились записи о стоянии на Угре. В них явно выпячивается роль митрополита Геронтия, к которому великий князь Иван III обратился за советом и на которого оставил Москву.

В своде содержится прямая критика великого князя, который будто бы боялся Ахмед-хана, «слушая злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей христианских, иже советуют государю на зло христианское, глаголюще:

– Поиди прочь, не можеши с ними стать на бой».

Летопись противопоставляла решительную позицию церкви якобы уклончивости великого князя, его колебаниям. При этом в летописи ощутимо проявляется недовольство тем, что у Ивана III были иные советники, помимо митрополита.

Общерусский поход на Новгород (1471) в своде изображён как война против «латинства», против «измены» новгородцев христианству. Такое обоснование похода объясняется тем, что Новгород был уже долгое время очагом еретических движений. Поэтому церковь интерпретировала поход против Новгорода как выступление во имя чистоты веры, православия. Идея борьбы с «латинством» нужна была и для того, чтобы оказать воздействие на великого князя, склонить его к поддержке церкви, к сохранению её привилегий и богатств в «обмен» на идеологическую и материальную помощь.

Конечно, составители свода избегали прямых выпадов против правящего князя, тем не менее они нашли случай выразить своё резко враждебное отношение к Софье Палеолог и тем самым и к «латинским» связям Ивана III. В рассказе о приходе Ахмед-хана и связанной с этим поездке княгини на Белоозеро летописец с нескрываемой враждебностью писал: «Тое же зимы прииде великая княгиня Софья из бегов. Бе бо бегала за Белоозеро и з боярынями от татар, а не гонима никим же. И по которым странам ходила, тем стало пуще татар от боярьских холопов, от кровопивцев крестьянских. Воздай же им, господи, по делом их, и по лукавству начинания их, по делом рук их даждь им».

Враждебное отношение к Софье Палеолог было общим для всех сил, сопротивлявшихся процессу государственной централизации. Если для государственных интересов расширение связей с Западом являлось острой необходимостью (привлечение в страну специалистов-оружейников, врачей, рудознатцев, строителей и пр.), то церкви это угрожало потерей её монопольного влияния на умы и чувства паствы.

Под «латинством», которым попрекали великого князя, русские церковники понимали не столько католицизм, сколько вообще всю европейскую культуру, переживавшую в то время период блестящего подъёма и возрождения. В самый решающий период объединения русских земель (конец XV – начало XVI века) церковь в лице своих руководителей и идеологов занимала позицию, отнюдь не совпадавшую с интересами и целями великокняжеской власти. Что и нашло яркое отражение в Московском летописном своде.

«Имеем его от себя». Последние десятилетия существования Византийской империи были для её правителей наполнены тревогой о судьбе государства. Император Иоанн VIII надеялся предотвратить угрозу вторжения турок союзом двух церквей – католической и православной. На Флорентийском соборе он говорил:

– Думаю только о благе отечества и христианства: после долговременного отсутствия возвратимся ли без успеха, с единым стыдом и горестию? Не мыслю о своих личных выгодах: жизнь кратковременна, а детей не