Феликс Дан - Падение Рима Страница 34

– Не беспокойся, – ответил горбун, улыбаясь, – на этот раз Цетег попался в западню: в начале моего письма поставлена маленькая точка. Это значит, что приказ недействителен.

Глава 2

Прошло несколько дней. Все это время Амаласвинта чувствовала себя точно в плену: куда бы она ни вздумала выйти из своей комнаты, ей казалось, что она видит людей, которые следят за каждым ее шагом и вместе с тем стараются быть незамеченными ею. Она хотела видеть Витихиса или Тейю, но ей ответили, что король на следующее же утро после праздника отправил их из Равенны с поручениями.

Очень тяжело было на сердце гордой женщины: к прежнему беспокойству, раскаянию теперь присоединилось еще чувство одиночества, сознание, что за нею подсматривают злые враги. Единственной поддержкой для нее в эти дни была мысль, что полным признанием перед всем народом она еще спасет государство ценою собственной жизни, потому что она не сомневалась, что родственники убитых герцогов поступят по требованию обычая кровавой мести.

Однажды, погруженная в свои мысли, она отправилась в подземную комнату, где стоял гроб Аталариха. На этот раз ей показалось, что дорога свободна: ни в пустых залах, ни в коридорах не заметно было никого. Пробыв несколько времени у гроба, она пошла назад, и, когда проходила один темный коридор, к ней неслышно подошел человек в одежде раба и молча сунул ей в руку письмо. Лицо раба показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где видела его. Взглянув на письмо, она сейчас узнала почерк Кассиодора и тут вспомнила, что раб, подавшей ей письмо, был Долиос, раб ее верного министра.

Быстро спрятав письмо, она возвратилась в свою комнату и там прочла:

«С болью, а не гневом, ушел я от тебя. Но я не хочу, чтобы ты умерла, не раскаявшись, и погубила свою душу. Беги из дворца, из Равенны: жизнь твоя там в опасности, – ты ведь знаешь, какую ненависть к тебе питает Готелинда. Не доверяй никому, кроме Долиоса, и после захода солнца будь в саду у храма Венеры. Там тебя будут ждать мои носилки и в безопасности доставят тебя на мою виллу на Бользенском озере. Доверься и следуй совету».

– О верный Кассиодор, – прошептала растроганная Амаласвинта. – Он не оставил меня. Он все еще заботится обо мне, боится за мою жизнь. А эта чудная вилла на одиноком острове Бользенского озера!

Много, много лет назад она праздновала там свою свадьбу с благородным Эвтарихом, из рода Амалунгов. Тогда она была так молода, счастлива, окружена блеском, могуществом, почестями.

И сердце ее, смягчившееся под влиянием несчастий, почувствовало страстное желание снова увидеть места, где протекли лучшие дни ее. Отчасти это желание, отчасти опасение, что в Равенне враги могут помешать ей предупредить народ и спасти государство, – заставили ее согласиться на предложение.

Но чтобы быть уверенной, что народ ее не останется непредупрежденным, даже если бы ей и не удалось доехать благополучно, она решила написать Кассиодору полную исповедь свою и объяснить планы Византии и Теодагада.

Заперев двери, села она за письмо, и горячие слезы благодарности и раскаяния падали на пергамент. Наконец письмо было окончено. Она старательно запечатала его и вручила самому верному рабу, чтобы он немедленно отвез его на юг Италии, в тот монастырь, где поселился Кассиодор, и передать в его собственные руки.

Медленно тянулся день. Она не выходила из своей комнаты, чтобы не возбудить подозрения своих сторожей. Наконец солнце зашло. Амаласвинта отослала рабынь и, захватив только очень немногие драгоценности и документы, вышла из комнаты и направилась через целый ряд пустых зал к выходу в сад. Она следила, чтобы какой-нибудь шпион не заметил и не задержал ее. Часто она озиралась, зорко озиралась, – но нигде никого: никто не следил за нею. Так, никем незамеченная вышла она из дворца в сад. Здесь также никого не было видно, и она быстро пошла по дороге к храму.

Она вся дрожала, холодный осенний ветер срывал с нее покрывало и плащ. На минуту она остановилась и бросила робкий взгляд на огромное, мрачное здание дворца, в котором она так гордо властвовала, и откуда теперь так боязливо, одиноко бежала, точно преступница. Она подумала о сыне, прах которого покоился в подземелье этого дворца, вспоминала о дочери, которую сама удалила от себя. На минуту показалось, что боль осилит эту одинокую женщину: ноги ее подкашивались, и она с трудом могла устоять на широких мраморных плитах террасы.

– Но мой народ, – сказала она сама себе, – ради него я должна идти.

Быстро пошла она вперед и вскоре была у храма. Тут она зорко осмотрелась, – но никаких носилок нигде нет, кругом полная тишина. Но вот невдалеке заржала лошадь. Она обернулась, – от стены быстро подошел к ней какой-то человек. Это был Долиос. Боязливо оглядываясь, он молча сделал ей знак следовать за ним. Она пошла и увидела за углом хорошо знакомый ей дорожный экипаж Кассиодора.

– Скорее, княгиня, – прошептал Долиос, помогая ей взобраться в экипаж. – Носилки двигались бы слишком медленно. Скорее садись и молчи, чтобы никто не заметил нас.

Амаласвинта оглянулась и села. Тут из-за кустов вышли еще два вооруженных человека. Один сел в экипаж против нее, а другой вскочил на оседланную лошадь, привязанную у забора. Оба были доверенные рабы Кассиодора. Амаласвинта узнала их. Долиос опустил окна экипажа, затем вскочил на другую оседланную лошадь и, обнажив меч, крикнул: «Вперед!»

И маленький поезд помчался, точно преследуемый злыми духами.

С облегчением вздохнула Амаласвинта, выбравшись из Равенны. Она чувствовала себя свободной, в безопасности. Сердце ее было переполнено благодарностью. Она начала уже мечтать о примирении: вот народ ее, благодаря ее предостережению, спасен от Византии, – она уже будто слышит воодушевленные клики храброго войска, которые возвещают об уничтожении врага, ей же приносят прощение. В подобных мечтаниях проходили дни и ночи. А маленький поезд все мчался вперед. Лошади сменялись три или четыре раза в сутки, так что миля за милей мелькали почти незаметно. Долиос неусыпно охранял ее: когда карета останавливалась, чтобы достать на станциях пищу, он все время стоял подле дверцы кареты с обнаженным мечом. Эта необычайная быстрота и верная бдительность внушила княгине опасение, от которого она некоторое время не могла освободиться: ей казалось, что их преследуют. Два раза, когда их карета останавливалась, ей показалось, что она слышит позади себя стук колес и топот лошадей. Один раз она слегка открыла окно кареты и увидела, что за ними мчится другая карета, также сопровождаемая вооруженными всадниками. Она сказала об этом Долиосу. Тот мгновенно поскакал назад, но через несколько времени возвратился и успокоил ее, что позади нет никого. После этого она действительно не замечала более ничего подозрительного и решила, что враги, если и начали было преследовать ее, то отстали, утомленные страшной быстротой ее езды.