Феликс Дан - Падение Рима Страница 35

Но один случай, незначительный сам по себе, вскоре омрачил ее светлое настроение. Была ночь. Пустынная степь тянулась, насколько глаз мог охватить, по всем направлениям. Только высокий камыш и другие болотные растения поднимались из сырой почвы. По обе стороны возвышенной римской дороги находилось много могильных памятников, большею частью уже развалившихся. Вдруг карета сразу остановилась, и в открытой дверце показался Долиос.

– Что случилось? – с испугом спросила Амаласвинта. – Мы в руках врагов?

– Нет, – ответил раб, всегда угрюмый, а теперь как-то особенно молчаливый. – Сломалось колесо. Ты должна выйти и обождать, пока его починят.

В это мгновение сильный порыв ветра затушил его факел, и крупные капли дождя проникли в карету.

– Выйти? Здесь? Но куда же? Нигде не видно ни дома, ни дерева, которое защитило бы от дождя и бури. Я останусь в карете.

– Нельзя. Колесо надо снять. Вот возвышается памятник. Под ним можно укрыться от дождя.

Со страхом вышла Амаласвинта из кареты и при помощи Долиоса поднялась на ступени высокого памятника. Как только она села, Долиос тотчас исчез в темноте. Ей было страшно, она звала его, но он не возвратился. Со стороны дороги раздавался стук, – чинили колесо. Так сидела дочь великого Теодориха, одинокая беглянка, на дороге в ужасную, бурную ночь. Ветер срывал с нее плащ и покрывало, холодный дождь насквозь промочил ее, кругом царила непроглядная тьма. Изредка только луна прорывалась сквозь бегущие облака, и серебристый свет на мгновение освещал пустынные окрестности. В одно из таких мгновений Амаласвинта подняла голову вверх, – и волосы поднялись на голове ее от ужаса: на самой верхней ступени, как раз над нею сидела какая-то фигура. Это не была ее тень: фигура была меньше ее и в белой одежде, голова ее опущена на руки, и Амаласвинте показалось, что она слышит, как та, глядя на нее в упор, шепчет: «Не теперь еще. Нет, еще не теперь».

Амаласвинта начала медленно подниматься, – и та фигура выпрямилась, причем раздался звон металла о камень.

– Долиос! – в ужасе закричала Амаласвинта: – Свита! На помощь! Свита! – И бросилась бежать вниз. Но ноги ее дрожали от страха, и она упала, ударившись щекою об острый камень. Из раны полилась кровь. Между тем явился Долиос с факелом. Он молча поднял окровавленную княгиню, но не спросил ее ни о чем. Амаласвинта выхватила факел из его рук. – Я должна видеть, кто там? – и она решительно обошла вокруг памятника. Нигде никого не было. Но при свете факела она с удивлением заметила, что памятник этот не был старый, развалившийся, подобно всем остальным, а совершенно еще новый. Какая-то надпись крупными черными буквами выделялась на белом мраморе его. Амаласвинта невольно поднесла факел ближе к надписи и прочла: «Вечная память трем Балтам: Тулуну, Иббе и Питце.

С криком бросилась Амаласвинта назад. Долиос помог ей сесть в карету, и несколько часов она была почти без сознания. С этого времени радость, которую она испытывала в начале путешествия, заменилась смутной тревогой. И чем ближе они подъезжали к острову, тем сильнее говорило в ней предчувствие какой-то опасности.

Вот они подъехали, наконец, к берегу. Взмыленные лошади остановились. Она опустила окна кареты и оглянулась. Время было самое неприятное, чуть светало. Они были на берегу озера, но его невозможно было рассмотреть: густой серый туман, непроницаемый, как будущее, скрывал от глаз все. Ни дома, ни даже острова не было видно.

Справа от кареты стояло несколько низеньких рыбачьих хижин. Кругом рос густой, высокий камыш. Со стоном склонял он свою голову под напором утреннего ветра и, казалось, предостерегал княгиню, указывая, чтобы она уходила назад, дальше от скрывавшегося за ним озером. Долиос вошел в одну из хижин. Вот он возвратился, помог княгине выйти из кареты и молча повел к камышам. У берега колыхалась маленькая лодка. У руля ее стоял закутанный в темный плащ старик. Длинные седые волосы его падали на лицо. Казалось, он спал: глаза его были закрыты и не открылись даже тогда, когда Амаласвинта вошла в лодку. Долиос взял в руки весло. Старик, все с закрытыми глазами, взял руль.

– Долиос, – с беспокойством заметила Амаласвинта: – теперь еще очень темно, сможет ли старик управлять в таком тумане?

– Свет ничего не помог бы ему, королева: он слеп.

– Слеп! Так повороти назад. Я выйду на берег! – в испуге вскричала Амаласвинта.

– Я езжу здесь уже двадцать лет, – ответил старик. – Ни один зрячий не знает дороги лучше меня.

– Так ты слепорожденный?

– Нет, Теодорих Амалунг велел ослепить меня. Меня обвинили в том, что герцог Аларих Балт, брат Тулуна, подкупил меня убить короля. Я был слугою Балта, герцога Алариха. Но я был невинен, также как и мой господин, изгнанный герцог Аларих. Проклятие Амалунгам! – вскричал он с яростью.

– Молчи! – заметил ему Долиос.

– Почему сегодня я не могу говорить того, что вот уже двадцать лет повторяю с каждым ударом весла? Проклятие Амалунгам! – ответил старик.

С ужасом смотрела беглянка на слепца, который между тем, действительно, направлял лодку замечательно верно. Вот еще несколько ударов веслом, и лодка пристала к острову. Долиос помог ей выйти на берег, а старик повернул назад. Тут Амаласвинте послышались удары весел другой лодки, которая быстро приближалась к берегу. Она сказала об этом Долиосу.

– Нет, – ответил он, – я ничего не слышу. Ты слишком взволнована. Пойдем в дом.

Скоро они подошли к воротам виллы. Долиос постучал, – ворота тотчас открылись. Амаласвинта вспомнила, как двадцать лет назад она въезжала в эти ворота, сидя рядом с мужем своим Эвтарихом. Ворота были тогда сплошь обвиты цветами, и привратник со своею молодою женою приветствовал их так радостно.

Теперь же перед нею стоял угрюмый раб со всклокоченными седыми волосами. Его лицо было ей незнакомо.

– А где же Фусцина, жена прежнего привратника? – спросила Амаласвинта. – Разве ее нет здесь?

– Она давно уже утонула в озере, – хладнокровно ответил старик и пошел вперед.

Они прошли двор, вошли в дом, проходили одну залу за другою, – везде пусто, точно все вымерло в доме, только их шаги громко раздавались в тишине.

– Разве дом теперь нежилой? Мне нужна служанка, – сказала Амаласвинта.

– Моя жена будет прислуживать тебе, – ответил старик.

– А есть ли еще кто-нибудь, кроме вас, в доме?

– Есть врач. Я его…

В эту минуту раздался громкий стук в ворота. Амаласвинта побледнела.

– Кто это? – спросила она, схватив Долиоса за руку.