Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 2 Страница 39

Генерал заблуждался в той части, что я знаком с книгой его брата, напротив, хотелось мне выспросить для себя один экземпляр. Впрочем, радовало меня то, что мнения наши, ошибочные с точки зрения Николая Николаевича, мыслившего построениями бога войны, совпадали.

– В точности это хотел сказать и я…

– Да? Ну, я не стану доносить ваших слов государю. По счастью Петербург далеко от ваших мыслей… далеко во всех смыслах.

Мы искренне посмеялись, что разрядило обстановку сомнений и честолюбий. Принесли ароматный кофейник, а с ним и поднос с горой сладостей, хотя, признаться, я с большим рвением отведал бы жаркого. Не без некоторого замешательства Муравьёв собрал со стола пасьянс. Тут, наконец, смог я задать мучивший меня вопрос.

– Что заставило вас искать меня, Николай Николаевич? К тому же таким… настойчивым способом? Неужели Андрей каким-то образом узнал о моих злоключениях?

– Андрей тут ни при чём, хотя, кажется, увлёкся Востоком всерьёз, и ведёт активную переписку с патриархатами. То есть, обходным манёвром он тому способствовал, рекомендовав вас графу Орлову как талантливого молодого человека, могущего стать посредником в щекотливых делах международных сношений. Итак, что заставило искать? Просьба государя, который и сам помнил о вас. Просьба, сами понимаете, равносильная приказу.

– Изволите шутить? – Я не знал, радоваться мне сидя или вытянуться во фронт.

– С какой стати? – в свой черёд удивился он. – Я не настолько дружен с адмиралом Рикордом, чтобы тратить свой кредит на шутки в адрес кого попало.

– И откуда же стало известно про тюрьму, в которой меня содержат?

– Ваш коллега по Обществу Древностей, кажется, некто Хлебников, через своего брата, промышляющего в Константинополе, известил посольство, а уж Бутенев поспешил сообщить мне.

«Коллега?!» – едва не воскликнул я, но вовремя одумался, решив сперва поговорить с Прохором. Впрочем, его ещё оставалось отыскать.

– Но меня перевозили с одного места в другое, и…

– Главное иметь след. Турецкие чиновники за бакшиш расскажут о многом, тут кланяйтесь Базили. Ваша свобода обошлась министерству финансов в одну тысячу рублей серебром, не считая фрахта и обедов. Я рекомендовал вас послу как тайного… – он кашлянул в кулак, – очень тайного советника, иначе чёрта с два он дал бы такое судно. Плыли бы на катере. С веслом в руках.

– А он рекомендовал меня повару как Аарона аль Рашида, – добавил я. – Признаюсь, я и с веслом плыл бы оттуда что есть мочи.

– К делу, – Муравьёв отставил свою чашку. – Вам надлежит отправиться в Египет.

Тут повезло мне, что не успел я набрать в рот кофе, ибо пришлось бы немедленно выдохнуть его в кашле. Признаюсь, такой оверштаг не входил в мои планы. Откровенно говоря, я подумывал уже, не спустить ли мне и вовсе паруса в ставших мне враждебными краях. Во всяком случае, хотелось мне бросить якорь в спокойствии Константинополя в виду русского посольства и не спеша подумать о дальнейшем, но вот, кажется, рок распоряжался иначе. Меж тем генерал, не дав мне опомниться, положил на стол только что полученный им султанский фирман на моё имя. Бегло осмотрев бумагу, уже один роскошный вид которой призван был внушать трепет подданным (раз нет покорной любви или хотя бы преданности войск), я уяснил, что полагалась мне всемерная помощь, множество верблюдов и охраны в любых землях, признающих сии документы. Впрочем, таковые сейчас, в начале 1833 года, быстро таяли, как снег на возвышенностях Малой Азии. Ещё мог я возразить, собравшись с духом, и сказав, что похожая нота не спасла меня от заточения, но тут узрел я поверх первой и вторую грамоту, невиданную мною доселе, и о которой не мог я мечтать: хатти-шериф – приказ с личной подписью султана.

– Здесь нет имени, – заметил я.

– Фирман на предъявителя русского подданства. Излишне говорить, что сие на крайний случай. В Египте пользуйтесь первой бумагой. Хатти-шериф выдан для меня, но теперь я в нём не нуждаюсь, впрочем и до сего предпочитал ночевать на фрегате. – Итак, вам следует посетить Мегемета Али.

– Надеюсь, не яду ему подсыпать? – я никак не мог побороть в себе искушения сарказма.

– Простите? – посуровел Муравьёв, я же поспешил объясниться:

– Истории свойственно повторяться. На памяти ещё отложение от Порты Али-бея египетского, и, замечу, тоже во время нашей против турок кампании семьдесят первого года. В конце концов, тот паша кончил плохо, в плену ему подсыпали яд.

– В самом деле? Я не знал. Но нынешний раскольник в плен не попадёт, ибо войсками командует Ибрагим-паша, его любимый сын. – Колода вновь появилась в его руках, и четыре короля легли на столик, а после них и другие карты. – Нынче суть такова: серьёзные игроки, титулованные особы в лице великих держав с трудом договорились о нынешнем статус-кво и уже расходились по домам. Нежданно некий купчина заявился за стол и потребовал новой талии. На том лишь основании, что где-то насобирал на куш. И давай чихвостить направо и налево Сирию, Палестину и Аравию. Словно бы любой из крупных шулеров не мог сделать того же! – Колода вырвалась из его руки и ударилась о стол, открыв две верхние карты, словно нарочно оказавшиеся дамой и шестёркой бубен. – Простите, я имел сказать… великие державы сами могли бы разделить наследство «больного человека»…

– От Петербурга я дальше вашего, Николай Николаевич, – ответил я, устремив взгляд в стол как в пророчество.

– Государь сказал: «выгоды от сохранения Оттоманской империи в Европе превышают невыгоды». А Мегемет Али оккупировал уже всё, что мог, а после Коньи пред ним до Константинополя главным противником только холод Анатолии – и никаких войск султана. – Муравьёв вскочил, его лицо побагровело, двумя пальцами он оттянул воротничок. – Вот вам итог: наш десант без боя готовится войти в Царьград, наш флот не сегодня – завтра станет на якорь в Босфоре, и это при том, что мы не хотим Константинополя. Союзники, разумеется, неистовствуют. На султана ополчились все посольства, требуя отправить наш флот восвояси или хотя бы в Сизополь и грозя разрывом отношений… то есть войной. Махмуд Второй медлит: или никого не слушает или идёт на поводу у всех поочерёдно.

– Могу ли я поинтересоваться, что случится, войди мятежный паша в Константинополь?

– Можете. – Он ходил, заложив руки за спину. Повисла пауза, моя фарфоровая чашка с неуклюжим стуком коснулась блюдца. – У него! Это и есть, в сущности, одна из ваших задач. И с султаном не всё ясно по причине того, что он не имеет привычки строить планы, но замыслы Мегемета Али и вовсе совершенная загадка. Он не напоминает сумасшедшего, и сегодня, кажется, сам в замешательстве от своих успехов, иначе давно мамелюки его маршировали бы в Пере. Возможно, он ожидает неких гарантий от Палмерстона и Руссана, а те не знают, кто больше выиграет от сдачи султаном Царьграда своему вассалу. Но ему должна быть твёрдо разъяснена разница между Дамаском и Константинополем. Это первое. Но есть и второе: мы хотим… государь требует, чтобы он окончательно оставил Порту в покое. Взамен державы дадут ему многое. Именно: гарантию его приобретений в переговорах с Диваном. Но мои полномочия как лица военного имели слишком ограниченный характер, чтобы обещать ему это – то, чего он так добивался от меня, как посланника государя. Вы – другое дело. Вы никем не уполномочены, но имеете связи на самом верху. Вы можете открыть ему многое от своего лица, не заботясь о формальной стороне дел. Положение сложилось щекотливое. Паша ныне силён, султан слаб, паша хотел окончательно отложиться, но воля Государя и противодействие держав, поддерживающих Порту, остановили его. Надолго ли? Ведь он не получил гарантий своего положения ни от кого, кроме своего повелителя, приславшего Галиль-пашу в Александрию. Сегодня лишь слово Махмуда определяет его достоинство среди прочих турецких сановников, он же мнит себя много выше. Ему, конечно, не позволят объявить себя сувереном, но его потомство обеспечит себе покровительство империй, а, по прошествии лет – и независимость в ряду признанных корон. – Генерал вздохнул. – Независимость скромную, но достойную.