Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 2 Страница 38

Так что провели мы прекрасное время за винопийством и чтением изумительных «Вечеров на хуторе близ Диканики», присланных ему недавно автором их Яновским, однокашником его по Нежинскому лицею графа Безбородько.

Легкие его рассказы о визите в лицей блистательного Сперанского, напророчившего ему карьеру Каподистрии, о путешествии из Петербурга с самим канцлером Нессельроде, о знакомстве с Ламартином, угощаемым адмиралом Рикордом на Навплинском рейде, вызывали во мне чувство потаённой зависти. Отплатить я мог лишь туманными намёками на свои занятия, предоставляя ему полную волю громоздить фантазии о таинственном человеке, за которым его адмирал отправляет фрегат, находящийся в личном распоряжении посла Бутенева.

И хотел бы знать я сам, что за тайну скрываю своим положением!

Поначалу плавание нашего военного судна более напоминало развлекательный круиз бесшабашных повес, и я видел, какое удовольствие доставляет всем трёмстам матросам команды их нетрудная миссия. Частый смех, гвалт, песни и пляски моряков по вечерам немало развлекали меня, отвыкшего за годы от родных традиций. Ещё более услаждал слух мой звук корабельной рынды, сзывавшей команду на молитву. Разносясь над нейтральными водами, она одна заменяла многоголосье храмовых колоколов, но мне, почти забывшему гордый раскат благовеста, казалась она гимном Христу.

Но море переменилось, и капризные ветры Архипелага, заставляя матросов уже беспрерывно трудиться на парусах, нехотя пригнали нас к исходу пятого дня к устью гористого Геллеспонта. Батареи крепостей во многих местах обветшали, и каждый паша Дарданелл, не заботясь об их возобновлении, старался лишь выбелить их извилистые зубчатые стены, как будто бы для того только они улеглись змеями вдоль канала, чтобы служить ему перспективною декорацией. Пользуясь случаем, мой спутник дал отчёт о Дардане и Элле, именами коих география почтила пролив. Дардан был первый царь соседнего поморья азиатской стороны, говорят, он выстроил и знаменитую Трою. Что же касается до Эллы, дочери Фиванского царя Афаманта, то она, осуждённая по наговору мачехи на смерть, бежала за море, где по повелению Зевса её подхватил златорунный баран и понёс по водам в отдалённую Колхиду. Но Элла потонула в проливе, прозванном после Эллеспонт. Баран же назван в честь Байрона, который так же переплывал здесь пролив, – видя моё невнимание, тем же повествовательным тоном продолжал Базили. – Греки того времени считали его златорунным, и он также имел полное желание спасти Элладу, то есть Эллу. Очнувшись от разных мыслей, я недоуменно взглянул на него и тут же гомерический (ибо миновали мы берега Илиона) хохот наш огласил равнодушную пустыню моря.

Поначалу хотели мы ускорить своё продвижение берегом, но в Чанаккале узнали мы, что дорога в Константинополь сделалась театром разбоев; в это время возвращались из Малой Азии разбитые полки султанской армии, а в Турции народ не знает разницы между нашествием неприятелей или своих. Всякий раз мой спутник находил какой-нибудь заблудший городок, и вспоминал его имя в истории (теперь я держал ухо востро), когда, чертя галсы между берегами Пропонтиды, приближаясь то к европейскому берегу, то к азиатскому материку, фрегат наш медленно, словно коленопреклонённый, полз к громаде Святой Софии.

Только тут поведал он, что ныне в Пере располагалась одна лишь канцелярия по купеческим делам судовщиков и почтовая контора. Посол Бутенев же переехал на время в Буюк-Дере, куда плывём и мы. Хоть и мечтал я об аудиенции у Аполлинария Петровича, то было совсем некстати, потому что мне требовалось срочно отправить предупреждение Анне, а надёжнее всего и скорее для цели сей использовать дипломатическую почту; но пришлось повременить с этим.

8. Генерал

– Рад, рад наблюдать вас в добром здравии, Алексей Петрович! – генерал Муравьёв шагнул мне навстречу из-за стола, и распростёр объятия как доброму знакомому, едва я показался ему на пороге. Мы обнялись, и мне невольно пришлось согнуться, огибая его брюшко, затянутое в парадный мундир с орденами Свв. Анны и Владимира. Адъютант его Серебряков прежде объяснил мне в приёмной, что Муравьёв только что прибыл от султана. Верно, он же и доложил обо мне генералу нечто, от чего радушие последнего, уравновешенного и несколько угрюмого даже человека, нашло своё неожиданно бурное выражение. Я не состоял формально в государственной службе, но, признаться, нелегко мне далось величать моего прославленного и сановитого собеседника лишь по имени-отчеству. Впрочем, знал я и то, что он не терпит церемоний и тяготится этикетом, отчего и не прижился при дворе.

– Взаимно счастлив и признателен вам за хлопоты, Николай Николаевич, – ответил я, отстранившись.

Он только кивнул, выражение лица его, быстро сменившееся на хмурое, отразило какую-то серьёзную заботу. Рукой он пригласил меня за ломберный столик с отложенным пасьянсом, в котором без труда узнал я «Медичи», и, приказав принести кофе, тем самым дал понять, что разговор наш имеет статус неофициальный.

– Буду откровенен и краток, – сказал он сразу после того, как справился о моём благополучии и отношениях с Андреем. – Мегемет Али, этот возмутитель спокойствия империи Оттоманской, спутал все карты европейской дипломатии на Востоке. Надеюсь, вы слышали?

– Слышал гром его орудий в Акке.

Он привычно поправил меня, без намерения учить:

– Да. В Акре…

Но я, конечно, не мог смолчать.

– Так повелось говорить в Европе, после крестоносцев. Живя здесь, дабы не прослыть дикарём, я не рискую упоминать их наследие слишком часто. Что же до нынешнего Мегемета Али, то он мог бы стать великим правителем, если бы ему не пытались связать руки. Беда в том, что его начинания упираются в благополучие его собственного народа, который он использует по своему произволу.

– Я тоже читал записки моего брата и вашего друга, слог у него бойкий, а суждения резкие, но тут он ошибается, – ответил он мне любезностью, после чего я решил не показывать тех своих познаний и мнений, без которых общение вполне могло обойтись, не потеряв в достоинстве. – Нет, беда в том, что начинания упрямого паши упираются в проливы. Что же касается народа, то Пётр Великий тоже отнюдь не гладил по голове мужиков.

Генерал заблуждался в той части, что я знаком с книгой его брата, напротив, хотелось мне выспросить для себя один экземпляр. Впрочем, радовало меня то, что мнения наши, ошибочные с точки зрения Николая Николаевича, мыслившего построениями бога войны, совпадали.

– В точности это хотел сказать и я…

– Да? Ну, я не стану доносить ваших слов государю. По счастью Петербург далеко от ваших мыслей… далеко во всех смыслах.