Михаил Громов - В небе и на земле Страница 4

– Ведь это может плохо кончиться! - говорила она.

Но отец ей ответил:

– Видимо, мал ещё, поэтому заиграется и забывает спросить разрешения. Что же поделаешь! Ведь если он «утечёт», то ничем уже не поправишь, а вот при возвращении надо объяснить, что ты волнуешься, когда не знаешь, где он. Нужно, чтобы ему стало стыдно. Но разрешать всё же нужно, это дело полезное, пусть растёт здоровым и смелым.

Такие слова почему-то запоминаются на всю жизнь…

Однажды вечером отец взял меня с собой прогуляться на «большой» пруд. Он захватил с собой старое шомпольное ружьецо, а я взял сачок для ловли рыбы. Подойдя к самому пруду, я спустился к ручью, впадавшему в пруд, чтобы не мешать отцу, решившему поохотиться на уток, и стал ловить пескарей. Вскоре раздался выстрел. Я не вытерпел и побежал к отцу посмотреть, что там происходит. А он подстрелил утку и, ликующий, шёл мне навстречу. На меня это произвело сильное впечатление, особенно после того, как он взволнованно рассказал, как ему это удалось сделать.

На другой день, когда отец был на службе, я взял ружьё, стоявшее в углу кабинета отца, и начал его заряжать по всем правилам, так как видел всю эту операцию, проделываемую отцом, не раз. Надев, наконец, пистон на капсюль, я вышел на улицу и, прицелившись в полено, стоявшее около забора, спустил курок… Осечка!

Я перепугался, думая, что я что-то перепутал. Но нет, я всё делал, как и отец. Тогда я поставил ружьё на место. Вечером отец хотел прогуляться с ружьём. Когда же он взял его в руки, то обнаружил, что под курком находится пистон, и понял, что ружьё заряжено. Он вышел на улицу, прицелился в то же самое полено и… раздался выстрел. Отец осмотрел полено, поражённое дробью. К моему страху, а более - к моему удивлению, отец, ликующий, пошёл к матери и рассказал ей об этом происшествии. Я потом узнал, почему у меня была осечка: я неплотно надел пистон на капсюль. Отец же подозвал меня и сказал:

– Ну молодец! Ты правильно зарядил ружьё. Только в следующий раз делай это с разрешения.

Мне тогда было 7 лет. Через несколько дней отец подарил мне маленькое малокалиберное ружьецо «Монте-Кристо». Вручая мне ружьё, отец предупредил меня обо всех мерах предосторожности при обращении с ним, которые необходимы для безопасности окружающих и меня самого.

Может быть, не все согласятся с таким методом воспитания… Но отец, видимо, считал меня уже достаточно подготовленным для этого и он не ошибся.

Различные игры и занятия продолжались не только летом, но и зимой. Отец и мать всегда подсказывали, чем можно было бы увлечься.

В военном городке Мыза-Раёво зимой мы расчищали ближний прудок, когда он замерзал, и катались на коньках, а в лесу ходили на лыжах. Своими руками взрослые и дети строили деревянную (на столбах) гору, поливали её водой и катались с неё на санках всех размеров, в одиночку и по несколько человек. Катались с увлечением все - от мала до велика.

Не могу не упомянуть и о зимних вечерах того времени. В этом городке я был ещё в дошкольном возрасте. Лет с шести, видя, как отец рисует, пишет маслом или акварелью, я так пристрастился к рисованию, что это увлечение занимало у меня иногда целые вечера. И я преуспевал в этом занятии. В юношеском возрасте я уже мог нарисовать портрет за 20-30 минут.

А иной раз вечером отец брал в руки гитару, а я - балалайку или трёхрядную гармошку, и мы задавали концерт в чисто русском стиле. Отец играл на всех инструментах, какие только были в доме: на пианино, скрипке, на гармошке, гитаре, балалайке… Но только как дилетант: он никогда не учился музыке специально. Я склонен думать, что его родители неправильно определили его будущую профессию. Мой дед (по отцу) говорил своему сыну: «Поп, доктор и математик никогда не пропадут в жизни». Все остальные профессии он считал ненадёжными. Вот отец и стал доктором. Но он занимался не только врачебной деятельностью. Я его помню всегда увлекающимся человеком. Одно время, в молодости, он увлёкся столярным мастерством и смастерил почти всю обстановку для своего дома. Очень хорошо помню его буфет, письменный стол, сделанный с большим вкусом и мастерством, с инкрустацией из разноцветной фатры. А какие игрушки он мастерил для меня! Крестьянскую телегу в полметра длиной (это без оглоблей!), тарантас, да с каким искусством! Конюшню сделал из фанеры - с двумя денниками и сеновалом на втором этаже. Отец знал о моём увлечении лошадьми - и живыми и игрушечными. Было очень интересно наблюдать, как отец выпиливал лобзиком по фанере. Помню, он сделал как-то аптечку, очень изящную, и дверцы её украшал выпиленный рисунок на голубом фоне. Конечно, и я заразился этим делом, да и игрушки тоже любил делать сам.

Однако после столярного дела отец переключился на слесарное и, освоив его, сделал самоточку для мелких работ. Сделал он её на плохоньком старом токарном станке, купленном по случаю. Конечно, он обзавёлся самыми разнообразными инструментами. Всем этим он разрешил пользоваться и мне. Я сделал пушки, выточенные на токарном станке. Они отлично стреляли крупными дробинами по карточным домикам и разным игрушкам. Могу сказать, что все эти самостоятельные занятия привили мне вкус и любовь к разнообразному самостоятельному творчеству и овладению в известной мере мастерством.

Позже отец увлёкся самодельными радиоприёмниками. В то время существовали только приёмники детекторного типа (самые примитивные). Отец начал их делать по каким-то книжицам, как только появилось на свет радио. Всем этим он так увлекался, что когда поздно вечером его вызывали к заболевшему, он с огорчением бросал своё занятие и шёл помогать больному.

Нужно сказать, что отец был очень человеколюбив и часто в ночную пору, несмотря на свой пожилой уже возраст, поднимался с постели и отправлялся в потёмках на помощь больному. Он никогда не спрашивал, кто вызывает, а только спрашивал, где живёт больной и куда идти. Отец пользовался большой любовью и уважением. На Лосиноостровской его знали очень и очень многие. Я и теперь ещё встречаю знакомых моего возраста, которые помнят его. Это дети, которых он лечил когда-то. Отец любил их, и его обращение с ними оставило о нём добрую память. Вспоминают ещё, что он был очень хорошим диагностом.

Мои психологические особенности унаследованы во многом от моего отца. Они, к счастью, упали на благодатную почву, но я уверен, что если бы я не старался закрепить в себе унаследованные от него полезные качества, то вряд ли смог бы пролетать столько лет в тех условиях, которые сопутствовали мне в то время. Для отца были характерны контрасты в психологическом облике и в настроении. Они передались и мне.

Как-то за чашкой чая у нас с женой зашёл разговор о частушках, о песнях, затем о стихах, которые пелись в давние времена. И мы пришли к мнению, что русских людей в жизни всегда сопровождают песни, особенно при встрече с друзьями, знакомыми, в домашней обстановке. И вспомнились мне песни и стихи, которые я слышал от отца в те времена, когда я был ещё ребёнком. Помню, например, как в кругу родственников, конечно за столом и после трапезы, пелись студенческие и другие песни: «Из-за острова на стрежень», «Не осенний мелкий дождичек…» и т.п.