Михаил Шевердин - Перешагни бездну Страница 40

Но домулла вскочил, подбежал к окну и распахнул его створки. Он высунулся наружу и, казалось, сейчас выскочит во двор  прямо со второго этажа.

—  Прошу вас! Не стойте там. Они могут стрелять, — сказал дрожащим, прерывающимся голосом Шо Мансур. Он бессильно упал на подстилку и картинно заломил руки. — Иншалла! Вы из­бавились от гибели. Этот сатана не выпустил из рук живым ни одного уруса.

Не обращая на него внимания, домулла спросил у Мирза Джа-лала:

—  Что нам делать?

—  Почтительно напомню. Только что я сказал...

—  А-а! Уехать! Сейчас? Из Афтобруи?.. Сейчас-сейчас?.. Нервно он повернулся на стук двери. Семеня короткими ножка­ми, тревожно оглядываясь, прокрался Ишикоч.

—  Бог мой! Он ничего не сделал? — Маленький самаркандец бросился в неудержимом порыве к домулле и, схватив его за руку, припал к ней щекой.

—  К чертям старорежимные шуточки! Где вас носит? — Домул­ла вырвал руку и встряхнул маленького самаркандца, у которого глаза предательски блестели. — Ну, где она?

—  Домулла Микаил-ага... — Толстые губы Ишикоча выплясы­вали дикий танец, и он никак не мог начать говорить. Домулла с отчаянием воскликнул:

—  Где же она? Девушка?

Давясь и сопя, Ишикоч  передал, что ему «повелел его превос­ходительство, сам господин жизни и смерти Одноглазый».

—  Он сказал... он приказал... Он не догадался, что я ваш чело­век. Иначе он,— и самаркандец ребром  провел себе по горлу,— он приказал:   «Пойди   в михманхану   этого   ублюдка   председа­теля. Там сидит хозяин угощения — спесивый урус-домулла, у ко­торого и борода толком еще не растет. Скажи  ему мое слово: «Пусть берет ноги в руки, и чтобы духом его не пахло в Афтобруи. Нам вдвоем тесно в Афтобруи. Нам дышать одним воздухом не пристало. И пусть у рус помнит, если он, то есть вы, Микаил-ага, попадется на дороге его превосходительству, то путь ваш жизнен­ный прервется жалким образом». Да, товарищ Микаил-ага, у ко­стлявой людоедки вместительная утроба!  Кони уже сыты,  кони уже заседланы.

—  Я уложил    хурджуны, — важно поднимаясь, сказал Мирза Джалал.

—  Подождите... — прервал домулла и накинулся на самарканд­ца: — Что вы узнали о девушке?

—  Боже правый! Бедная девочка! И этот разбойник, — он понизил голос до шепота, — тоже спрашивал... да еще камчой Он повел плечами и поморщился словно от боли. — Теперь...

—  Вы узнали, где она? Да скажете вы наконец! — Домулла начинал сердиться.

—  Девушки в Афтобруи нет. Мы опять опоздали. На рассвете Кумырбек увез её за реку. Её повезли через Суджену в Магиан по ущелью. В сторону границы.

—  Из-под носа увезли! — воскликнул домулла. Он бросился во двор, вывел коня и подтянул подпругу. Засуетился и Мирза Джа­лал. Шо Мансур, бледный, трясущийся, топтался около них, ума­лял, всхлипывал.

Пока поили коней на дорогу, Мирза Джалал философствовал с весьма мрачным лицом:

—  Куда мы поедем? Нас двое, — он явно игнорировал своего привратника... — У нас с вами маленькие, слабенькие револьверы. У разбойника винтовки, у разбойника наточенные сабли, у раз­бойника маузеры. А еще есть Одноглазый. Он охотится на ту же дичь, что и  мы.  Уважаемый  Микаил-ага,  случай  показал  ваши достоинства. Вы даже глазом не моргнули при виде оскала ханум Смерти. Едва ли найдется еще случай показать храбрость в другом месте такой коварной госпоже. Или вы хотите попасть в её возлюбленные... бр... обнимать кости во мраке могилы...

—  По коням!

Нет,   Микаил-ага   легкомыслен. Он молод и чересчур   упрям. У него длинное лицо и подбородок выступает. А кому неизвестно, что такие лица указывают на решительный, склонный к опрометчивым поступкам характер. И еще на прямоту. А на Востоке прямота часто ведет к гибели. На Востоке предпочтительна хитрость, утонченная изворотливость. Миканл-ага — крепкая жила. Посмот­рите на его крепкие плечи. У него маленькие уши, прижатые к голове по-волчьи — тоже признак жестокого нрава. С виду мягкий, добрый, на самом деле злой, упрямый. Вот он вцепился зубами в мундштук трубки так, что скулы побелели. Кто курит трубку?  Персы курят, тибетцы курят. Но знает ли Микаил-ага свой недо­статок — упрямство. Нет, собственный запах человеку неизвестен.

Они уже спускались по каменистому крутому склону горы, столь поэтично названной — Лицо Солнца. Подковы, скрежеща, скользили по крутой тропинке. Приходилось откидываться в седле к самому крупу коня, так обрывисто спускалась дорожка к бело­му от пены, сверкающему на галечных перекатах Зарафшану.

А Мирза Джалал все еще не решил: ехать или поворачивать обратно. От мрачных мыслей его не отвлекало ни синее, удиви­тельно чистое небо, подпираемое вершинами ослепительной белиз­ны, ни долина с голубыми жилками рек и речек, ни нежнейшая зелень густых садов, лестницей спускающихся круто вниз, пи све­жесть горного ветра, ни... Да мало ли чем кухистанские горы пленяют взор путника, едущего на коне отличных статей в удобном седле. Нет, можно быть очень большим философом и все же испы­тывать холодный озноб в спине, когда её касается рука ангела Азраила.

—  Нет, боже правый, мы ее найдем! Надо найти, — все твер­дил, словно в беспамятстве, Ишикоч. — Микаил-ага, мы найдем ее! Ее надо найти.

Ишикоч бормотал всю дорогу на спуске к переправе. Он пер­вый без колебаний заставил своего немудреного конька кинуться в стремнину Зарафшана и первый, промокший с головы до ног в ледяной мутной воде, выбрался на галечную отмель пенджикентского берега.

Ишикоч встретил путников после трудной переправы бодрым возгласом:

—  Смелее! Грейтесь на солнышке. Радуйтесь! Нас не утащила сумасшедшая река!

Он расхохотался, видя, как Мирза Джалал принялся выжимать воду из бороды. Но смеялся он так, будто скрипели ржавые петли ворот курганчи, при которых он состоял столько лет в должности «Открой Дверь!».

Смехом этим маленький самаркандец как бы прощался с Мир­за Джалалом и домуллой. Он погнал вверх по обрыву своего конь­ка, не дождавшись, когда обсохла его одежда.

Вечером выяснилось, что неутомимый Ишикоч исчез, никого не предупредив, ничего не сказав.

СВАДЬБА   КУМЫРБЕКА

                                        Не будь    беспечен!..    Смерть   схватит за

                                         ворот.

                                                                  Кааны

                                         Он бросал свои    нечистые взоры   

                                         на пре­красный Бадахшан.