Николай Стуриков - Сотый шанс Страница 40

«Первое впечатление таково, будто мы на гидросамолете, который несется низко над водой. И пока мы осваиваемся с этим ощущением, город остался далеко позади, мимо окон с необычной скоростью проносились берега».

На «Ракете» возвращались после соревнований в Горьком казанские спортсмены. К половине пути они чувствовали себя по-домашнему. Одни, углубившись в креслах, читали газеты или дремали, другие попивали кофе возле буфета. Две велосипедистки складывали букет цветов и сговаривались, как торжественно преподнести его экипажу.

«На корме уединилась мечтательно настроенная пара. И если предположить, что тут происходил самый важный в жизни разговор, то это первое признание, сделанное над Волгой в подобной скоростной обстановке. Руководитель физкультурников, потирая лоб, составлял ведомость и резонно заметить, что до сих пор ни один финансовый документ не перемещался по реке с такой скоростью».

По салону и террасам «Ракеты» неторопливо расхаживал высокий крепкий человек в белой тенниске, с непокрытой головой. Прислушивался к шуму мотора, «улавливал» вибрации корпуса, перевешивался через борт, рассматривая «водяные» крылья. Это был главный конструктор Ростислав Евгеньевич Алексеев.

— Погода, товарищи, никудышная,— сказал он журналистам.

Те недоуменно переглянулись: не поняли. Тепло, безветренно, река гладкая, точно стекло.

— Штормишко нужен.

В первом рейсе пассажиры не заметили, как внесла их «Ракета» в Казанский порт. Только почувствовали, как мягко осела и скорость, будто включили автомобильные тормоза, быстро погасла.

И тут же забасили гудками старые суда-колесники, залились сирены на теплоходах.

Они приветствовали «Ракету».

С рейдовых буксиров капитаны, механики, матросы машут фуражками.

— Петрович, поздравляю!

— Не зазнавайся, подойди к нам!..

— Миша, привет, дорогой!..

Друзья приветствовали Девятаева. Они рады за своего товарища. Ведь совсем недавно он стоял за штурвалом вот такого же, похожего на утюг, трудяги-тягача… А теперь…

Он — летчик, и, значит, ему летать…

В порту был митинг. Речи произносили с палубы «Ракеты». На нее летели букеты цветов.

Немало интересного поведали тогда корреспонденты своим читателям, кинооператоры — зрителям. Но кое-что осталось за бортом журналистских блокнотов.

На митинге никто не приметил невысокую черноволосую женщину с карими глазами. Будто завороженная и вместе с тем смущенная, она неотрывно смотрела на палубу «Ракеты», где стояло высокое речное начальство. Слушала речи — и не слышала их. Но вот донеслось: «А водит этот беспримерный теплоход Герой Советского Союза товарищ Девятаев». Вокруг шумно захлопали, а у женщины повлажнели глаза.

Первой ее заметил капитан. И, как только закончился митинг, он приветливо махнул женщине букетом цветов, торопливо сбежал по трапу. Какие-то возбужденные мужчины в форменных кителях, в матросских тельняшках обступили капитана, жали руки, обнимали, загородили плотным кольцом.

А невысокая женщина стояла в сторонке. Рядом с ней два мальчика. Один из них, младшенький, если приглядеться, был очень похож лицом на капитана.

Он еле-еле выбрался из окружения.

— Фая!.. Сынки!..— капитан обнял всех сразу.— Как вы тут без меня?..

— Пап, а пап, а где у «Ракеты» крылышки? Их вовсе нет.

— Сашок! — одернул старший, Алеша.— Перестань. Михаил и Фаузия молча смотрели друг на друга. Как

будто они давно не виделись и не знали, о чем заговорить. Но им все было понятно, они разговаривали от неизбывной радости повлажневшими, светящимися глазами.

— Напрасно они меня так,— наконец, тихо проговорил он,— до небес… А ведь главные-то на «Ракете» Алексеев, Полуэктов, Горбиков… А я сбоку-припеку. Так, юнга…

— Момент, Миша, выбрали…

Всего несколько дней назад изумленно читали Указ… В дом зачастили почтальоны с пачками писем и телеграмм. Фаузия Хайрулловна теперь впервые увидела «Ракету», о которой столько нашумели в газетах и по радио. Успели нашуметь и о нем, о Мише…

— Фая, извини, мне пора,— как бы виновато сказал Михаил.— Сейчас пойдем на заправку. Это минут на пятнадцать-двадцать. Прокатись с ребятишками.

— Что ты! Нет, нет. Скажут, только начал работать, а уже своих катаешь.

— Так вместе со всеми. Многие поедут…

— В другой раз,— и сразу заботливо: — Ты хоть не голодный? Я тебе эчпишмак испекла….

— Что ты! Я вам подарки привез. Московские… Там, в рубке…

— Ладно, потом. Иди, Миша, тебя ждут. Вот, возьми письма и телеграммы. Их тут целая куча.

Капитан ушел в рубку.

Развернувшись, «Ракета» через две минуты вскочила на свои тонкие крепкие ноги. Вслед ей махали платками, фуражками, руками. А маленький Саша никак не мог понять:

— Мам, а мам, а где у нее крылышки?

— Под водой, их не видно,— серьезно разъяснил степенный Алеша.

Как и вниз, с одинаковой скоростью полетела «Ракета» вверх по Волге.

Перед вечером вернулись к причалу, от которого отходили утром. Кто-то из экипажа пошутил:

— Скажите, у кого из волгарей, кроме нас, бывало такое: завтрак в Горьком, обед в Казани, ужин в том же Горьком?

И даже внешне хмурый, озабоченный Алексеев слегка улыбнулся:

— Я, по своей наивности, главным считал, что за день прошли около восьмисот семидесяти километров, а оказывается, есть более веское измерение…

Что-то хотел добавить и Девятаев, но его прервал серьезно-радостный голос по рации:

— «Ракета»! Я — диспетчер. Вам телеграмма от министра. Записывайте. Из Москвы… Номер… Время… Даю текст: «От имени коллегии Министерства речного флота РСФСР поздравляю вас с новым достижением по эксплуатации теплоходов на подводных крыльях. Ваш переход — в течение дневного времени от Горького до Казани и обратно является непревзойденным в истории судоходства…»

ОНИ БЫЛИ ВМЕСТЕ

Когда в штабной землянке в восьми километрах от линии фронта Девятаев докладывал о прибытии для прохождения дальнейшей службы, в это время на острове Узедом…

Что происходило там, откуда каких-нибудь два часа назад с трудом взлетел в сырое облачное небо мятежный «хейнкель», его пилот узнал лишь тринадцать-четырнадцать лет спустя. Узнал прежде всего от очевидцев, вместе с которыми носил в концлагере деревянные долбанки и полосатый мантель с нагрудным номером.

«… Значит, теперь все встало на свои места. Я вас помню не как Девятаева, а как Мишу. Когда в Заксенхаузене были топтунами, вы насчет своей фамилии сказали что-то невнятное. А на Узедоме при сапожной мастерской организовалась группа товарищей, которые стремились к побегу. Моя задача была вербовать надежных людей для осуществления плана. Тогда-то я вам потихоньку и намекнул на это.