Том Шервуд - Серые братья Страница 41

Высокий человек, спустившись в подвал, быстро прошёл длинный, с выложенными вдоль одной из стен бочками, коридор, поднялся по лестнице, сделал один поворот – и оказался в конюшне.

– Напоили лошадей? – дружелюбно спросил он, подходя к одному из сопровождавших короля всадников.

– Да, господин. Всё хорошо, вода была тёплой.

– А как овёс?

– Да что спрашивать? Смотрите. Отборный овёс. Сам бы ел!

– Так, так. А кучер-то где?

– Умывается.

– Так, так. На, посмотри.

И незнакомец вложил в руку гостя золотую монету.

– Золото! – оторопело прошептал всадник.

– Твоё золото, – сказал негромко «помощник судьи». – Все слуги любят деньги. – И, встретив недоумевающий взгляд, пояснил: – Мне тут Луиза нашептала кое-что. И я хочу у тебя проверить, правда ли это. Ты монету-то спрячь. Слыхал же – твоя. Так вот. Скажи: кто на самом деле те, кто приехали в карете?

И всадник, секунду помешкав, приоглянулся и, встав на носки, прошептал что-то высокому человеку в самое ухо. Лицо у того вытянулось от изумления, но спустя миг вдруг стало безжалостным и холодным.

– Берегись, если соврал, – зловеще проговорил он, заглянув в самые зрачки королевского стражника.

Повернулся и торопливо пошёл. А всадник стоял, чего-то вдруг испугавшись, и отчего-то вдруг покраснев, и, хлопая себя по груди, стряхивал прилипшие к ладони крупные, жёлтые зёрна овса.

Спустя пять минут «помощник судьи», рабски согнувшись, стоял перед владельцем замка и молчал. А тот сидел на невысоком, с резной спинкой троне и тоже молчал. Потом произнёс одно только слово:

– Принеси.

И спустя ещё пять минут высокий человек стоял на прежнем месте. Лицо его было покрыто потом, и он часто дышал. А герцог, откинувшись на спинку трона, читал какой-то свиток.

– Да-а, – сказал он, закончив читать. – Большую сумму обещают за его голову. К слову, слишком большую для того, чтобы честно выплатить. Как это его к нам занесло?

– Счастливый случай, ваша светлость!

Герцог взглянул в лицо стоявшего перед ним. Негромко, но с металлом в голосе проговорил:

– Если это не он… заколись лучше сам. Если он… У него должна быть шкатулка с королевскими драгоценностями. Так вот, за исключением этой шкатулки – всё его имущество можешь считать своим. Включая коней и карету.

– И служанку? – осторожно спросил успокаивающий дыхание человек.

– Что, хороша? – хищно оскалился герцог, и вдруг поднял палец: – Подожди-ка… Это что же, выходит, та юная дева – принцесса? Вот она-то, любопытно мне, хороша? Что-то не разглядел.

– За обедом, ваша светлость, всех разглядите! – подольстился «помощник судьи», кивая в сторону донёсшегося из соседней залы звона столовых приборов.

Герцог легко поднялся с трона и пошёл в сторону этого звона.

– Никогда ещё не ждал обеда с таким нетерпением! – громко заявил он, подходя к предлинному столу, накрытому с одного края синей скатертью. – Когда заканчиваются два часа?

Они закончились скоро, и счастливые, освободившиеся от дорожной пыли путешественники сели за стол.

Герцог не сводил глаз со смутившейся до слёз Маргариты. А «помощник судьи», выглянув издали, немо спросил своего хозяина: «ну вот, видите?!» И тот хищным, ликующим взглядом ответил: «о, да!»

Закончив обедать, король отложил приборы и произнёс:

– Пора, наконец, и представиться.

– Не беспокойте себя! – снова отгородился ладонями герцог. – Ваша готовность к этому является надёжным поручительством вашей добропорядочности. У меня так заведено: любой путник, попавший в замок, может воспользоваться гостеприимством, не называя своего имени. Мне живётся свободней, когда я на вопрос властей «кто у меня был?» могу честно ответить: «не знаю».

Король, улыбнувшись, кивнул. А герцог добавил, обернувшись к той стене, в которой был устроен камин (над ним, размером в два человеческих роста, висел щит с ярким сине-белым гербом):

– Я же – напротив, каждому гостю сообщаю своё имя: Кагельберг! Вон, над камином, наш родовой герб.

Все повернули головы, и в том числе и Маргарита (вежливость обязывала), но сквозь слёзы девушка мало что разглядела. Она думала: «вот если бы этот невоспитанный герцог знал, кто сидит перед ним, то он не стал бы рассматривать меня до такой степени смело». Маргарита мысленно подгоняла минутки, мечтая, чтобы обед поскорей завершился. Ей было очень неуютно здесь, в герцогском зале. Этот бесцеремонный, ненужный, с липким и несдерживаемым восхищением взгляд, и ещё невиданных размеров герб над камином – он незримо давил, он пугал, он был необъяснимо зловещим. Дочь короля облегчённо вздохнула, когда слуги убрали последние блюда и стол опустел. «Теперь отец останется здесь для беседы, а мы пойдём в наши комнаты. Как хорошо». Маргарита не знала, что всё хорошее, отпущенное ей в этой жизни, уже было ею использовано, прожито. Хорошего для неё не осталось больше ни крошки, ни капли.

– Вы необычайно милы, Маргарита! – неожиданно произнёс Кагельберг, без всякой уважительности в голосе, и даже слегка развязно. Повисла длинная и очень неловкая пауза, и герцог, с видимым удовольствием переждав её, добавил нечто уж вовсе немыслимое: – Выходите-ка за меня замуж!

На этот раз пауза не затянулась. Встав из-за стола, принцесса решительно произнесла:

– Благодарю за предложение, уважаемый герцог. Но это решительно невозможно.

– Вы мне отказываете? – герцог, казалось, даже повеселел.

– Понятно и твёрдо.

В это время встал и король. Встал, и едва только произнёс: «Мне думается…», как герцог своим уже знакомым жестом поднял руки:

– Нет-нет, ничего. Я никоим образом не обижен… – и прибавил вдруг оглушившую и раздавившую всех фразу: – … Ваше величество!

Он тоже встал и, не обращая внимания на гостей, вышел из обеденной залы. Не объясняясь и не прощаясь. Просто встал и, напустив на лицо равнодушие, вышел.

Исчезли и слуги. Король, королева и дети остались совершенно одни. Подавленные, молчаливые они пошли в единственно возможном для них направлении: в отведённые им гостевые покои. И там, в покоях, все поняли, что они больше не гости: обе комнаты для прислуги были заняты вооружёнными и облачёнными в латы стражниками.

Пройдя под их пристальными взглядами в дальнюю комнату, король остановился, приблизил всех домашних к себе и обнял.

– Если герцогу известно, кто мы, – сказал он, – то ему известна и назначенная за нас сумма. Теперь он передаст нас в руки моего двоюродного брата. Вот и случилось самое страшное.

Король говорил об очевидном, но он был не прав.

Утром в покои вошли стражники. Короля, королеву и мальчика они оттеснили в спальный альков, а Маргариту, заключив в некое подобие коридора, устроенного из двух параллельно склонённых копий, увели.