Виктор Егоров - Конец – молчание Страница 44

А Варгасов вдруг вспомнил: «Я дам тебе свои перья. Ты зажги одно перо, и я спасу тебя, где бы ты ни был…» Может, это не «носогрейка» сейчас задымится, а волшебное перо? Может, у Кесслера – давний сговор с Симорг? Может, поэтому еще один риф пройден благополучно и путь к заветной лаборатории Гуго Пфирша стал на одно испытание короче?

«ВАРШАВА, 1 сентября 1939 г. (ТАСС). Сегодня начались военные действия между Германией и Польшей. Рано утром германские войска перешли в ряде мест польскую границу. Одновременно германские самолеты произвели налеты на польские города…Варшава до настоящего времени трижды подвергалась налету германских самолетов – в 6 часов утра, в 8 часов утра и около 10 часов утра».

– Значит, договорились, Вилли: как всегда, в восемь – у Хайди. Отлично!

Дима повесил трубку, вышел из стеклянной будки и оглянулся вокруг. Стены домов, заборы, витрины магазинов, неширокие стеклянные плоскости телефонов-автоматов – все было покрыто плакатами.

«Немецкие девушки! – Варгасов механически пробежал глазами готические строчки, плотно набившие горизонтальный ромб, углы которого были заполнены маленькими свастиками: – Отсылайте еврея к его черноволосым Сарре и Реббехе!»

«О, Вилли, Вилли… – вздохнул Дима. – Каково тебе читать подобное! Хотя сам ты – стопроцентный немец: голубоглазый, белобрысый, несмотря на совсем неподходящую фамилию – Шварц!»

Варгасов шел не торопясь: домой он решил не заглядывать, а до свидания с Вилли еще достаточно времени. Хоть вечер уже наступил, было светло, как днем. И совсем спокойно, несмотря на то что произошло страшное: в этот день Германия напала на Польшу.

Сутки назад фюрер отдал приказ по армии, в котором говорилось:

«После того как были исчерпаны все политические возможности мирным путем устранить тяжелое положение для Германии на ее восточных границах, я решился прибегнуть к насильственным мерам.

Нападение на Польшу произвести в соответствии с приготовлениями по “Белому плану”.

Дата нападения: 1 сентября 1939 г.

Время: 4.45».

Сто пятьдесят немецких солдат, которыми по приказу Гиммлера командовал эсэсовский полковник Альфред Наужокс, переоделись в польскую форму. Тридцать первого августа, в восемь часов вечера им предстояло инсценировать нападение «польских частей» на немецкую радиостанцию в городе Глейвиц, что должно было дать Гитлеру повод к войне.

По просьбе шефа военной разведки адмирала Канариса фюрер за несколько часов до начала войны предоставил ему «свободу действий».

В ночь с тридцать первого августа на первое сентября вступили наконец в действие созданные «маленьким адмиралом» диверсионные отряды абвера. Под покровом темноты люди Канариса, одетые в штатское, стали просачиваться через границу и занимать «боевые позиции».

Около двух часов ночи шеф передал в эфир пароль: «Эхо». Десятки раций, настроенные на его ставку в Бреславле, приняли сигнал. И раздались выстрелы. И началась резня в мирно спавших польских городах. Эхо было поистине кровавым.

В ту ночь Канарис перебросил через границу пять тысяч человек. На территории Польши их встретили давно находившиеся в готовности «боевые группы». Еще до официального объявления войны они захватили не только отдельные учреждения, электростанции, мосты, шахты, а и целые города!

Но этот день – первое сентября тридцать девятого года – вошел в историю не только нападением на Польшу, чье существование, с точки зрения фашистов, было «нетерпимо, несовместимо с жизненными потребностями Германии». В этот день фюрер подписал весьма необычный приказ: о том, чтобы людям, чьи взгляды и образ мыслей противоречат взглядам и образу мыслей нацистов, «обеспечивалась легкая смерть».

То есть чтобы таких людей, предварительно окрестив их психически неполноценными, а потом, найдя состояние «больных» критическим, попросту умертвляли. «Из гуманных соображений» – как изволил выразиться Гитлер, назвавший, с присущей ему тягой к красивостям, всю эту программу крайне секретного уничтожения инакомыслящих – «Эвтаназией».

…В минувшем июле, в имперской канцелярии некто Виктор Браге, офицер СС, впервые официально сообщил сподвижникам фюрера, что имеется возможность осуществить программу, которая предусматривает умерщвление душевнобольных по всей Германии.

А вскоре было создано «Имперское общество лечебных и попечительских заведений». В задачи этого, казалось бы, безобидного, общества входил сбор «больных» и отбор лиц, предназначенных к уничтожению. Другая, такая же «невинная», организация («Общественный фонд попечительских заведений») проводила сам акт умерщвления.

Но в провинции не особенно тяготели к выспренним или чрезмерно завуалированным названиям. При всей секретности акции, получившей шифр 14fl3 («особое обращение»), дома, где проводилось умерщвление, назывались весьма прозаически: «Заведения эвтаназии». («Танатос» ѕ по-гречески смерть.)

И везде обреченные, на чьих анкетах в левом нижнем углу появлялось в обведенном черной краской прямоугольнике лишь одно слово «да», подкрепленное инициалами врачей, вынесших приговор, – попадали в одинаковые условия.

После беглого осмотра больные оказывались в «ванной комнате», с кафелем, с кранами, с душем. Мгновение – и сквозь крошечные отверстия в «отопительных» трубах начинал сочиться углекислый газ. Через десять – пятнадцать минут все было кончено.

Родственникам посылалось соболезнование с указанием какой-нибудь болезни, от которой скончался пациент, и сообщалось, что труп, в связи с полицейскими санитарными нормами, уже сожжен, но что урну можно получить…

Дима вдруг поймал себя на том, что идет совсем не туда, куда ему надо, что он очутился почему-то на Лейпцигерштрассе – самой загруженной, особенно в часы «пик», берлинской магистрали, соединяющей западную, фешенебельную, часть города с восточной, пролетарской, Потсдамскую площадь с площадью Шпительмаркт.

Мигали световые столбы, автоматически четко работали руками регулировщики. Но все равно приходилось терпеливо пережидать, пока разберутся двухэтажный автобус с закрытым по американскому образцу империалом, облепленный откровениями, типа «Немец! Твоя родина красива!», и целая вереница такси с желто-черными шашечками по бокам: от больших, вместительных, рассчитанных на многодетные семьи, до юрких трехколесных.

Варгасов дождался, когда ближайшая к нему небольшая машина с желто-черным пояском стронулась с места, и перешел неширокую улицу. Через несколько секунд она вновь была до отказа забита автобусами, разнокалиберными таксомоторами, частными лимузинами, а дисциплинированные берлинцы, скопившиеся у переходов, опять ждали безмолвной команды важных регулировщиков, посверкивающих в лучах заходящего солнца своими крайне сложными по форме лакированными шлемами.