Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 2 Страница 45

Он был моложе меня, с виду почти мальчишка с гладкими щеками. Но он твёрдо усвоил речи, достойные мужа. Добрые и приветливые слова его вдруг сменились суровым взглядом, углы губ опустились, и теперь на меня взирал не ровесник, а чиновник посольства, официальное лицо и представитель империи в Царьграде. Не скрою, мне захотелось скрыться обратно в тишину Бейрута, но я чувствовал, что судьба влечёт меня дальше.

Я хотел воскликнуть в сердцах, что не по своей воле взялся я за сию неверную нить, а по причине невольного вовлечения в круг неведомых событий, из-за чего уже не раз рисковал жизнью, но рассказывать ему обо всём значило открыть перед ним все свои карты, а не только те, которые он и без того подглядел. Возможно, это и было его целью – заставить меня открыться, задев мои чувства, вызнать, что же ещё мне известно, но тут я принудил себя остановиться.

– Однако абы кого для пустякового дела не отправляют. Нужно сочетание качеств.

– Ваших изрядных качеств достаточно для того, чтобы после не было зазорно протежировать вам в достижении карьеры или чего сами пожелаете.

Спокойно я ответил ему, что учту все его просьбы, и сделаю по своему разумению и совести, ибо более всего не терплю советов, как мне поступать. Он вдруг просиял и удовлетворённо ответил, что верит в моё благоразумие и не торопит, надеясь на встречу по возвращении из Александрии. Проклятье! Часу не прошло, как вышел я от Муравьёва, а уже все трезвонят о моей миссии. А генерал полагает её секретной и отправляет меня на дрянном судне. В какую же паршивую трясину угораздило меня попасть. Только в одном не прав Титов: я сам искал нить, проложенную хитрым Минотавром.

– Кто известил вас, что я еду в Александрию? – едва сдерживая гнев спросил я.

– А знаете, что это за двуглавая вершина? – обратил он внимание моё на азиатский берег, словно не заметив моего вопроса и начав свой, даже не дав мне договорить.

Мне пришлось остудить себя, поскольку ничего добиться от него я бы не смог.

– Гора Исполинов, если не ошибаюсь.

Он спросил, посещал ли я её, и на моё отрицание рассказал что наверху стоит мусульманская часовня, а за забором находится одна из любопытнейших древностей Босфора: ровная терраса на фут вышиною от земли, в двадцать футов длиною и в пять шириною, из весьма больших каменных плит. Народное поверие, продлившееся до нашего времени от самой глубокой древности, почитает этот памятник гробом.

– Но чей это гроб в таком колоссальном размере? – спросил я, изображая равнодушие. – Не похоронен ли в нём один из тех великанов, о которых все народы сохраняют поэтические и религиозные воспоминания вместе с воспоминаниями своего младенческого возраста?

– В Византии, ещё до императоров, этот гроб почитался памятником глубочайшей древности. Греческие колонии приписывали его Амику, сыну Посейдона и Геи – бебрикийскому царю и пирату. Молодой аргонавт Полидевк наказал неугомонного бойца.

Я ответил, что нахожу миф сей занятным, но не понимаю, почему собеседник мой выбрал его для моего образования. Титов сказал, что взял на себя смелость решить, будто мне это может быть интересно, ибо предмет сей я, кажется, изучаю.

– Вовсе нет, – отверг я.

Он помолчал, глядя на двуглавую верхушку.

– Самые прочные из всех памятников, воздвигнутые человеком на земле – памятники надгробные. Рушились алтари обветшалых религий, распались храмы древних богов, изящные памятники искусства и жизни древних народов; но Египет сохранил свои царственные гробницы, Греция – могильные пещеры атридов, и степи Скифии – свои могильные курганы. – И не успел я гневно воскликнуть, какой намёк скрывает он за вязью кружева своего повествования, как он обернулся ко мне и воскликнул: – Теперь же нам следует смотреть в другую сторону, общую для нас обоих!

Из-за горы, скрывающей верхнюю часть пролива, явился в залив Буюк-Дере величественный корабль с русским флагом. Мы застыли, поражённые увиденным, и полчаса не могли говорить, наблюдая за движением флота с высоты его мачт и неохотно передавая трубу друг другу. Вслед за первым плыл другой, там третий, и в самое короткое время залив покрылся военными судами, которые бросали якорь перед нашим дворцом, в виду французской и английской миссий. Грозные союзники султана навестили владения и столицу его в самый день Байрама.

Потрясённый последней встречей с человеком, которого намеревался допросить, а оказался допрошен им сам, я поспешил последовать совету Андрея и ещё раз запечатлев в памяти опасное послание, спалил его на жаровне какого-то старого грека, принявшего от меня несколько пар, с равнодушием опытного лазутчика, будто ежедневно топившего печку дипломатическими секретами.

Мелькнули последние строчки с именем американского масона… Боже, да какой же я дурак! Я хватанул себя по лбу, и грек вопросительно взглянул на меня, поддев письмо кочергой, мол, не вытащить ли, пока ещё не всё улетело в небо? Я махнул рукой, тихо застонав от сознания своей недалёкости. Снова, в который уже раз, известные мне сведения поворачивались иным ко мне боком, открывая поразительную картину.

Андрей Муравьёв догадывается, что переписка наша прочитывается. Это неудивительно. Конечно, она читается! Но кем! Не Азиатским департаментом МИДа, как могли мы предполагать, чьи чиновники отправляли по инстанциям подозрительные донесения, а прямо – подчинёнными главноначальствующего над почтовыми департаментами, князя Александра Голицына.

Освобождённый в 17 году от обер-прокурорства, Голицын возглавил Сугубое министерство – духовных дел и народного просвещения, но за год до своего отъезда в последнее путешествие в Таганрог, государь Александр Павлович, прислушавшись к архимандриту Фотию, отправил вольнодумного князя в отставку с обоих постов, назначив ему – всю почту империи!

А не сам ли князь использовал движения против себя, дабы заполучить то, что ему насущно? В самом деле, когда его посвящали в мистики, князю весьма подходила должность обер-прокурора. Имея одно из заглавных мест в иерархии тайного ордена, ему стало потребно освободиться от лишних обществ, дабы возглавлять единственное. Он начинает изгонять масонов и иезуитов, и для вида даже отрекается от своего иллюминатства, для чего как нельзя лучше меняет обер-прокурорство на министерство, ведающее всеми религиозными и прочими мистическими течениями. Ход удачный, ибо бывшим своим сторонникам он представляется лицом пострадавшим, а не игроком, разыгравшим их как мелкую карту в длинной партии. А совершив успешно сей подвиг, он мнимо уступает решению государя, подав в отставку и заполучив самое ценное и необходимое в то время – почту, с тех пор обретя неслыханную власть читать переписку членов всех обществ, одновременно разыскивая по свету странные манускрипты. Так ни одна бумага, пересекающая границы империи, не остаётся им незамеченной. И возможно, что сам я уже три года нахожусь под пристальным оком незнакомого мне, но чрезвычайно могущественного лица, о котором я знаю только кучку злоязычных слухов, он же обо мне – всё. Всё – что делаю я, что думаю, кому пишу, кого люблю и о чём тревожусь – без остатка может быть достоянием этого противоречивого человека.