Фрегат Его Величества 'Сюрприз' - О'Брайан Патрик Страница 45

Народ в городе очень набожный, но и здесь хватает греха: мне приходилось видеть тела умерших от истощения, побоев, зарезанных и задушенных. В любом торговом городе несчастье одного является благом другого. Но все же материализм, который не вызвал бы комментариев в Дублине или Барселоне, в Бомбее приведет странника в изумление. Я сидел под башнями молчания на Малабарском холме, наблюдая за стервятниками. Какое зрелище! Я позаимствовал у Джека подзорную трубу, но она оказалась не нужна — они совсем ручные, даже желтоклювая фараонова курочка, которая, по словам мистера Нортона, очень редко встречается к западу от Хайдерабада. Я подобрал несколько необычных костей, когда ко мне обратился ховасджи — парс в украшенной перьями шляпе, отвечающий за организацию похорон. Идя от мистера Стенхоупа, я был в европейской одежде, и он спросил меня по-английски, не известно ли мне о запрете собирать кости? Я ответил, что не знаком с обычаями его страны, но по моему разумению, раз останки выложены на башне разлагаться или стать добычей стервятников, то тем самым тела становятся bonus nullius. А если плоть можно назвать собственностью, то ее обладателями становятся стервятники, и что если стервятники, отказываясь принять имущество, пожертвуют мне в силу естественного права эту бедренную кость, или этот причудливо искривленный гиоид? Но при этом я не хотел никого оскорбить, и удовольствовался бы простым осмотром, не унося кости: мой интерес к ним не имеет ничего общего с интересом кладбищенского вора, или, тем более, торговца костным клеем. Я философ-естествоиспытатель.

Он заявил, что тоже философ: философ чисел. Не желаю ли я послушать, как он вычисляет кубический корень? Мне можно назвать любое число по желанию. Какое представление: ответ звучит почти в тот же миг, как мой кусок кости закончит писать в пыли число. Он был очарован, и мог бы продолжать до бесконечности, если бы я не упомянул про кости Непера, шкалу Гюнтера — прикладную навигационную математику… лунные таблицы. Но тут мне пришлось вступить на зыбкий грунт: не имея возможности удовлетворить его интерес, я предложил ему посетить наш корабль. Любопытство пересилило очевидный страх: он был тронут вниманием, удивлен инструментом, и по возвращении пригласил меня выпить чаю в своей конторе — мой новый знакомый оказался крупным торговцем. По моей просьбе он рассказал о своей жизни; меня разочаровал, но вовсе не удивил факт, что это весьма самодовольный, прагматичный человек. Мне не так много известно о математиках и адвокатах, но сколько приходилось мне встречать математиков и адвокатов, им свойственна некая безжизненность, пустота, прямо пропорционально возрастающая их успешности. Возможно, это проистекает из умения жить в некоем ограниченном мире, а в случае с адвокатами — почти совершенно вымышленном. Как бы то ни было, этот человек, видимо, заменил благословенное древнее кредо системой механических наблюдений: сколько часов затрачено на государственные церемонии, какая часть прибыли будет недополучена из-за раздачи милостыни (похоже, благотворительность здесь ни при чем). Еще мстительная ненависть к хадмеям, спорящим с его сектой шеншахеев не только по всем пунктам доктрины, но даже по датированию нынешней эры. Предложил мне поучаствовать в диспутах на Ситинг-лейн. И все-таки он не кажется мне типичным парсом за исключением рвения, проявляемого к деловой жизни. Среди прочего, он занимается страхованием — страхованием кораблей, и говорил о росте премий, связывая его с движениями (действительными или мнимыми) эскадры Линуа. Эта сила обеспокоила не только Ост-Индскую компанию, но и туземных моряков — премии стоят дороже, чем во времена Сюффрена. Его семейство занимается бесчисленными коммерческими делами: тибетская бура, бенкуленский мускат, тутикоринский жемчуг — это то, что я успел запомнить. Банковский дом его кузена тесно связан с конторой комиссионеров бывших французских поселений. Он мог бы рассказать много интересных вещей о них, если бы не осторожничал, но даже так немало распространялся о Ричарде Каннинге, которого весьма уважает и ценит. Из его рассказа я узнал мало нового, но он подтвердил, что их возвращение ожидается семнадцатого.

Он ничего не смог мне рассказать по поводу индуистской церемонии, которая должна будет состояться на берегах бухты в новолуние. За этим снова придется обращаться к Диль, хотя ее познания о религии столь эклектичны, что она сама в них путается. Так она утверждает, что Бог не будет милостив к тому, кто из тщеславия носит длинные штаны (мусульманский взгляд), но в то же время почитает за непреложную истину то, что я на самом деле — медведь-оборотень, заблудший медведь-оборотень — слабенький деревенский демон, попавший по недоразумению в город. Она уверена, что я наделен способностью летать, правда летать вслепую, медленно и не в том направлении, куда хочу. Это суеверие она, видимо, позаимствовала у тибетцев. Впрочем, Диль права, когда говорит, что мне нужен наставник.

Семнадцатое. Если Джек не ошибается в своих расчетах (а такого мне не приходилось наблюдать), у меня есть три недели до отплытия корабля. Сейчас я с нетерпением жду их возвращения, хотя в момент прибытия сюда скорее боялся его. Какая это была замечательная интерлюдия, какой удивительно богатый период в моей жизни…

— Ах, ты здесь, Стивен! — воскликнул Джек. — Вижу, ты вернулся домой.

— Так и есть, — ответил Стивен, сопровождая слова радостным взором: ему так нравилось, как Джек произносит подобные фразы. — Так же как и ты, дружище — и раньше, чем обычно. Ты выглядишь неважно. Может из-за жары? Скидывай свое парадное облачение.

— Да нет, все как всегда, — отозвался Джек, снимая шпагу. — Хотя тут жарко, как в аду, и душно. Я сюда считай случайно заглянул… Знаешь, я тут обедал у адмирала, и услышал нечто, от чего у меня кровь застыла в жилах… Я подумал, что должен сказать тебе. Диана Вильерс здесь, и этот тип — Каннинг. Бог мой, как бы я хотел, чтобы мы уже были в море. Я не вынесу этой встречи. А ты разве не удивлен? Не потрясен?

— Нет. Вовсе нет. В свою очередь должен сказать тебе, Джек, что с нетерпением жду встречи. На самом деле они не в Бомбее, но их приезда ждут семнадцатого.

— Ты знал, что она здесь? — вскричал Джек. Стивен кивнул. — Ну и скрытный же ты человек, Стивен, — проговорил Джек, искоса поглядывая на друга.

Стивен пожал плечами.

— Ну да, видимо, такой. Да и обязан быть таковым, ты же знаешь. Вот почему я еще жив. А сила привычки… Но я прошу у тебя прощения за то, что не был в достаточной степени открытым и правдивым с тобой. Впрочем, тебе известно, что материя эта деликатная.

Было время, когда они являлись соперниками, когда Джек питал жгучую страсть к Диане, поэтому материя действительно была деликатной. Ради нее Джек едва не разрушил свою карьеру, как и шансы жениться на Софии. Вспоминая об этом, он раскаивался, и негодовал на нее за неверность, хотя она не давала ему клятв. В определенной степени он ее даже ненавидел, считал ее если уж не злой, то опасной, и опасался встречи — опасался не столько за себя, сколько за Стивена.

— Нет-нет, мой дорогой друг, тебе не за что извиняться, — сказал он, похлопывая Стивена по плечу. Думаю ты был прав. В том, что хранил свой секрет, я имел в виду.

— Но я удивлен, что ты до сих пор не знал, что они здесь, — промолвил после паузы Стивен. — Что тут, что в Англии сплетни об их сожительстве — излюбленная тема для разговоров среди европейцев на любом обеде, даже чаепитии, которые мне доводилось посещать.

Так и было. Приезд Ричарда Каннинга и Дианы Вильерс стал для Бомбея, утомленного скучной болтовней про голод в Гуджарате или войну с маратхами, настоящим кладезем. Каннинг занимает большой пост, имеет большой вес в Компании, живет в роскоши. Это деятельный человек, готовый принять любой вызов, и ясно давший всем понять, что намерен добиться признания всеми своего ménage.[39] Кое-кто из высокопоставленных чиновников помнил ее отца, еще часть — те, что жили с наложницами-индианками, не представляли угрозы, как и холостяки. Зато жен-европеек убедить было труднее. Мало кто имел моральное право бросить в нее камень, но ханжество неистребимо свойственно английскому среднему классу на всех широтах, и камни в ее сторону запускались с удовольствием. Да что там камни — скалы, булыжники, ограничиваемые в размерах только опасениями за карьерный рост мужей. Мудрая предусмотрительность никогда не числилась среди достоинств Дианы Вильерс, и если кумушкам требовались темы для сплетен, она готова была завалить их по уши. Большую часть времени Каннинг проводил во французских владениях или в Гоа, и все время его отсутствия подзорные трубы благочестивых леди были неотрывно направлены на дом Дианы. С подчеркнутым осуждением оплакивали они смерть мистера Джеймса из 87-го пехотного, убитого капитаном Макфарланом, ранение одного из членов Совета и ряд менее важных столкновений. Об этих поединках говорили почти с мистическим ужасом, в то время как на другие дуэли, которые в этом обожравшемся и обпившемся обществе чаще приводили к смерти, чем к примирению, готовы были снисходительно прикрыть глаза — видимо, вследствие естественного действия жары. Мистер Каннинг был ревнивцем, и неподписанные письма держали его в курсе обо всех посетителях Дианы, как настоящих, так и вымышленных.