Восток в огне - Гарри Сайдботтом Страница 46

очень хороша, когда ты жил в деревне; она не была рассчитана на те сотни миль, недели пути вдали от своей женщины. И все же Баллиста знала, что его отвращение к неверности проистекало не только из любви к Юлии, но и из того, как он был воспитан. Подобно тому, как некоторые мужчины носили в битве счастливый амулет, так и он нес свою верность жене. Каким-то образом у него развился суеверный страх, что, если у него будет другая женщина, удача покинет его, и следующий удар меча или стрелы не ранят, а убьют, не оцарапают его ребра, а пробьют их насквозь в сердце.

Думая теперь о своих товарищах, Баллиста сказал:

-По-хорошему, возможно, нам следует проверить, что продается в переулке? Вы двое хотели бы это сделать?

Отказ Деметрия последовал незамедлительно. Он выглядел возмущенным, но в то же время слегка хитрым. Почему мальчик вел себя так странно?

-Я думаю, что я достаточно квалифицирован, чтобы сделать это самостоятельно, - сказал Максим.

-О да, я верю, что это так. Но помните, ты просто смотришь на товар, а не пробуешь его на вкус, - Баллиста ухмыльнулся. -Мы будем там, в центре агоры, учиться добродетели у статуй, установленных добрым гражданам Арета.

Первая статуя, к которой подошли Баллиста и Деметрий, стояла на высоком постаменте. "Агегос, сын Анаму, сына Агегоса", - прочитал Баллиста. "Должно быть, это отец нашего Анаму – он немного красивее". Статуя была одета в восточную одежду, и, в отличие от Анаму, у него была хорошая шевелюра. Они торчали тугими завитками вокруг его головы. Он носил густую короткую бороду, как и его сын, но также мог похвастаться роскошными усами, подстриженными и навощенными до кончиков. Лицо у него было круглое, слегка мясистое. - Да, красивее, чем его сын, хотя это нетрудно.

"За его благочестие и любовь к городу", – Баллиста прочитал остальную часть надписи, – "за его несомненную добродетель и мужество, всегда обеспечивающее безопасность торговцев и караванов, за его щедрые расходы на эти цели из собственных средств. За то, что он спас недавно прибывший караван от кочевников и от больших опасностей, которые его окружали, тот же караван установил три статуи: одну на агоре Арета, где он является стратегом, одну в городе Спасино Харакс и одну на острове Тилуана, где он является сатрапом. Твои познания в географии лучше моих, – Баллиста посмотрел на своего секретаря, – где находится Спасино Харакс?

-В начале Персидского залива, - ответил Деметрий.

-А остров Тилуана - это что?

-В Персидском заливе, у берегов Аравии. По-гречески мы называем его Тилос.

-И ими правит?

-Шапур. Отец Анаму правил частью персидской империи. Он был и генералом здесь, в Арете, и сатрапом Сасанидов. - Баллиста посмотрела на Деметрия.

-Так на чьей стороне защитники каравана?

Во второй половине дня, примерно в час meridiatio, сиесты, пошел дождь. Мужчина наблюдал за дождем из окна своего первого этажа, ожидая, пока высохнут чернила. Хотя он и не был проливным, как первые дожди в этом году, он был сильным. Улица внизу была пуста. Вода стекала по внутренней стороне городской стены. Ступени, ведущие к ближайшей башне, были скользкими от воды и предательскими. Одинокий грач пролетел слева направо.

Решив, что чернила высохли, мужчина зажег лампу от жаровни. Он высунулся из окна, чтобы закрыть ставни. Он закрепил их и зажег другую лампу. Хотя он запер дверь, когда вошел в комнату, теперь он огляделся, чтобы убедиться, что он один. Успокоенный, он достал надутый свиной пузырь из того места, где он его спрятал, и начал читать. Артиллерийский магазин сожжен. Все запасы болтов уничтожены. Северный варвар собирает запасы продовольствия для осады. Когда он соберет достаточно, их подожгут. Нафты хватит еще на одну эффектную атаку. Он объявил, что некрополь будет сровнен с землей, многие храмы и дома разрушены, а его войска расквартированы в тех, что остались. Он освобождает рабов и порабощает свободных. Его люди раздевают и насилуют женщин по своему желанию. Горожане ропщут на него. Он призвал горожан в армейские подразделения, которыми будут командовать защитники караванов. Воистину, глупец был ослеплен. Он отдаст себя связанным по рукам и ногам в руки Царя Царей.

Его движущийся палец остановился. Его губы перестали беззвучно произносить слова. Это сойдет. Риторика была несколько высокопарной, но обескуражить персов в его планы не входило.

Он взял две фляги с маслом, одну полную и одну пустую, и поставил их на стол. Он развязал открытый конец свиного пузыря и выдавил воздух. Когда он сдулся, его почерк стал неразборчивым. Вынув пробку из пустой колбы, он протолкнул пузырь внутрь, оставив его отверстие выступающим. Приложив губы к пузырю и молча поблагодарив за то, что он не еврей, он снова надул его. Затем он завернул торчащую свиную кишку обратно в носик фляги и перевязал ее бечевкой. Когда он обрезал излишки острым ножом, пузырь был полностью скрыт внутри, один контейнер спрятан в другом. Он осторожно перелил масло из полной фляги в пузырек в другой. Когда он вставил пробку в оба, он снова огляделся, чтобы убедиться, что он все еще один.

Он посмотрел на фляжку с маслом в своих руках. Они усилили поиски у ворот. Иногда они вспарывали швы мужских туник и швы их сандалий; иногда они срывали покрывала с респектабельных гречанок. На мгновение у него закружилась голова, голова закружилась от того риска, которому он подвергался. Затем он взял себя в руки. Он смирился с тем, что вполне может не пережить свою миссию. Это не имело никакого значения. Его народ пожнет плоды. Его награда - на том свете.

В очереди у выхода курьер ничего не узнает. Фляжка не вызовет никаких подозрений.

Мужчина достал стилус и начал писать самые безобидные буквы.

"Мой дорогой брат, дожди вернулись…"

С колоннады перед своим домом Анаму с неприязнью смотрел на дождь. Улицы снова были по щиколотку в грязи: из-за дождей ему пришлось нанять носилки и четырех носильщиков, чтобы отвезти его на ужин во дворец Дукс Реки. Анаму не хотелось подвергаться ненужным расходам, и теперь носилки опаздывали. Он попытался смягчить свое раздражение, вспомнив полузабытую фразу одного из старых мастеров-стоиков: "Тюрьму делают не стены". Анаму не был уверен, что процитировал правильно. "Эти каменные стены не делают тюрьму". Кто это сказал? Мусоний Руф, римский Сократ?