Андрей Степаненко - Еретик Страница 48

«Мир тебе, Клавдий, — аккуратно вывел он, — я слышал, тебя принудили признать власть аравитян. Но ведь твой сын служит у меня во втором легионе, а твоя дочь в Александрии изучает геометрию и философию. Нет-нет, не подумай, что я угрожаю, но ты же знаешь этих армян! Для них воинская честь — пустое слово…»

— Никуда ты, сука, не денешься! — зло хохотнул Теодор, — на четвереньках назад прибежишь!

Амр распорядился впускать следующего, когда Симон отправился вслед за Еленой, а сам он немного успокоился. И его снова удивили.

— Я не уполномочен делать тебе, принц, официальных предложений, — мягко улыбнулся монах, явно кастрат, — но все, что я пообещаю, будет иметь силу закона.

— Я не принц, — покачал головой Амр.

— По духу, ты принц, — с явным уважением и даже восхищением произнес кастрат. — Да, и по занятому положению…

— Зачем ты здесь? — оборвал его Амр.

Кастрат улыбнулся еще приятнее.

— Тебя уже начали предавать, принц. Сначала губернатор Абоита, затем — губернатор Фаюма…

— Их уже взяли, — поджал губы Амр, — и оба сидят в колодках, как я и обещал.

— А вчера тебя предал Сабендос…

— Сабендос? — удивился Амр, — но почему? Он же терпеть не может императора! Я знаю, там личные счеты!

— У Сабендоса есть семья… — сладко улыбнулся кастрат, — и она в руках этого чудовища Ираклия.

Амр яростно крякнул. Гарантировать безопасности семей он своим новым союзникам еще не мог.

— Не надо рассчитывать на аристократов, — покачал головой кастрат, — они будут тебя предавать все равно. Купцы тоже предадут — рано или поздно. Менас улыбается лишь до тех пор, пока ему это выгодно.

Амр пожал плечами. Так бывало чаще, чем хотелось бы.

— Но простые-то люди на моей стороне.

«Подожди… что я такое делаю? — мелькнула в голове новая мысль, — почему я перед ним оправдываюсь?»

— Ближе к делу, монах.

Кастрат охотно кивнул.

— Простые люди на твоей стороне, только потому, что ты объявил амнистию по долгам и снял подати на три года вперед. Но ты никогда не думал, что будет, когда эти три года закончатся?

Амр на мгновение ушел в себя. Конечно же, он об этом думал. Но что еще можно было сделать? Разоренные неурожаями и податями крестьяне остро нуждались в передышке, их нельзя было не освободить от этих податей.

«Ну, ничего, как-нибудь обратно загоним, пусть и через три года… Стоп. Что это?»

Амр был совершенно уверен, что никогда таких планов не строил!

— Верно говоришь, монах, — согласился он, — люди привыкнут жить достойно, и загнать их в такие же условия станет невозможным. Но именно этого я и хочу. Пусть они хоть раз разогнут спину и посмотрят в небо. У вас же здесь половина крестьян — язычники! Пусть поймут, что мы все — дети Единого!

Этот улыбчивый кастрат его уже раздражал.

— Какие правильные слова! — восхитился монах. — Как умно! Ставь на варваров, и не прогадаешь! Только так можно свалить армян!

Амр тряхнул головой.

«Свалить армян… ставь на варваров…» — новые мысли уже крутились в его голове ярким цветным хороводом, а в глазах плыло.

— Уходи! — выдохнул он и потянулся к сабле. — Немедленно! Быстро, я сказал!

— Последний вопрос, — поднялся кастрат, — где Елена?

— В лодке на Ниле, — выдохнул Амр и властным жестом призвал охрану.

«Я же не собирался этого говорить!»

А охрана все медлила.

— Уходи, монах, пока жив. Или я тебя лично зарублю.

Вестник из Клизмы, конечной точки Траянского канала, уже на выходе в море, далекий родич огромной семьи императора принес Ираклию самые худшие вести из возможных.

— Весь твой флот заперт в Мекканском море и стоит в заливе напротив канала.

Ираклий поджал губы. Это стало неизбежным, едва Зубайр перекрыл все протоки, ведущие в Нил.

— Твои солдаты и матросы голодают.

И это было ожидаемо. Взятые на время похода припасы подошли к концу, в сожженных, почти пустых крепостях курейшитов поживиться было нечем, а верблюжьи караваны Амра двигались в глубине Египта — не достать.

— Некоторые капитаны попытались прорваться к тебе по суше, но их отбросили назад крестьяне, — Зубайр там со всеми договорился.

Ираклий досадливо крякнул. Как только Амр объявил всеобщую долговую амнистию и полное освобождение от податей на три года — и для купцов, и для ремесленников, и для крестьян, египетских подданных как подменили. Назад в империю не желал никто. Это разрушало Византию быстрее, чем что-либо еще.

— Пресной воды тоже немного. Зубайр к источникам не подпускает. На днях вспыхнуло четыре матросских мятежа. Двух твоих капитанов убили.

— Зубайр этим уже воспользовался? — поднял глаза Ираклий.

— Да, — кивнул родич, — и очень успешно. Все знают, что тех, кто переходит к Амру, на три года освобождают от всех повинностей. И все считают, что ты, император, потерял Египет навсегда.

— Как? — опешил Ираклий. — Почему? Так быстро?

— Все смотрят на небо, — печально вздохнул родич, — а знамения против тебя…

Ираклий помрачнел. Комета так и нависала над землей, то уходя за горизонт, то снова появляясь, и эта огненная фигура с раскинутыми в стороны руками и как бы склоненной на грудь головой так и оставалась яростным укором человеку. И, что хуже всего, от нее нет-нет, да и чиркали в землю стремительные огненные «стрелы».

По счастью, кроме Антиохии, разрушений это пока не принесло. Да, как говорили очевидцы, там, куда эти «стрелы» вонзались, горели даже камни, но земля лишь на мгновение содрогалась — и все. Нил — главный кормилец всей Ойкумены — так и продолжал нести свои красные воды к морю — царственно и неспешно. И все-таки, люди боялись.

Все они считали, что виновной в несоблюдении заповедей Христовых была и оставалась именно власть — как ни крути. А уж когда солнце стало затмеваться серой пыльной мглой, а на землю полетел вулканический пепел, империя начала трескаться по всем швам. Ираклий буквально чуял это кожей. Объяснить простым неграмотным людям, что комета на все небо не обязательно — сам Спаситель, пришедший для Страшного Суда, а пепел — не предреченная пророками кара, а выбросы далекого, аж за морем Везувия, было нереально.

А потом пепла стало так много, что Солнце начало светить еще тусклее, чем когда-то светила Луна, а Луны и вовсе никто не видел. И понятно, что начались холода, и даже Ираклий растерялся: в Александрии, впервые за всю историю Византии, увидели настоящий лед.

Услышав об этом странном и зловещем явлении впервые, Ираклий не поверил. Сам сходил на берег и обомлел: море, на сколько хватало глаз, было полно серым от пыли крошевом. Он присел, выловил кусок, размял его в ладонях и долго смотрел, как диковинное, обычное лишь в гиперборейских странах явление тает в его руках. Но, вот беда, в море лед уже не таял.