Жильбер Синуэ - Порфира и олива Страница 49

— Но приговорить эту девушку к смерти не в моей власти. К тому же со времен императора Клавдия убийство раба расценивается как преступление.

— Не говори мне, будто этот закон неукоснительно соблюдается!

— Это верно, отклонений хватает. Тем не менее, раб, каков бы он ни был, представляет некоторую ценность, а уж рабыня с такими достоинствами, как у Флавии, тем паче. А хозяин наш весьма бережлив.

— Велика важность! Ну, поругается, глотку подерет, ему не впервой, на том все и кончится. Не в ссылку же меня отправлять за то, что уменьшила поголовье его рабов всего на одну? У него же их сотни!

— Допустим, однако ты, похоже, забываешь, что я-то, к несчастью, не прихожусь Карнофору племянником!

— В таком случае свяжись с ланистой, который ведает кормом зверей. Им там всегда требуется свежее мясо для игр на арене.

Елеазар терпеливо принялся растолковывать молодой женщине, что жертвы, гибнущие на арене, сначала должны быть в установленном порядке приговорены судом ад бестиа — на растерзание зверям. Ни он сам, ни ланисты никак не могут сойти за судей. Закончив свои объяснения, управитель готовился принять на себя еще одну грозу с громами и молниями, но к его крайнему удивлению на лице Маллии вместо этого проступила лукавая усмешка и она очень спокойно, без малейшей иронии заметила:

— По-моему, ты ужасно упрям, вилликус... Был бы ты столь же несговорчивым, если бы я тебе шепнула, что эта Флавия — любовница твоего друга Калликста?

Поначалу Елеазар отказывался этому поверить:

— Быть того не может. Они брат и сестра.

— Да, но на манер Филадельфа[28] с его Арсиноей, — презрительно засмеялась она. — Да на самом деле они и не родня вовсе. Калликст подобрал эту алюмну под сводами Флавиева амфитеатра.

Управитель примолк, но по тому, какой огонь разгорелся в его сумрачном взоре, молодая женщина смекнула, что дело принимает благоприятный оборот. Соперничество, существовавшее между ним и фракийцем, задевало вилликуса слишком глубоко, чтобы он остался равнодушен к подобным сведениям.

— Думаю, найдется средство, чтобы удовлетворить твое желание, госпожа, — произнес он, наконец.

Она без слов, взглядом потребовала объяснения.

— Флавия христианка.

Маллия аж глаза вытаращила:

— Но... Но если так, почему же ты не донес об этом судьям?

— Потому что она не одна такая, а как я тебе уже объяснял, когда раба-христианина казнят, его хозяин на этом несет убыток. Твой дядя такого не потерпел бы.

— Что же ты намерен предпринять?

— Я — ровно ничего, это ты, госпожа, ты одна можешь скромно оповестить власти об этом преступлении. К тому же поговаривают, что ты в наилучших отношениях с претором Фуском...

Дальнейших размышлений Маллии не потребовалось:

— Ты прав, — одобрила она, явно довольная. — Ведь изобличать своих нечестивых слуг — прямой долг хозяев, не так ли? А теперь расскажи-ка мне, где эти христиане устраивают свои сборища.

Глава XXII

Жажда свободы подбадривает лучше, чем острая палка погонщика. Едва освоившись с новыми обязанностями, Калликст с жаром принялся за дело. Круг финансистов и порядок денежных операций были ему по большей части неведомы, и он, что ни день, обнаруживал в этой области все новые тонкости.

Один лишь баланс сделок Карпофора с недвижимостью уже заставлял хорошенько поломать голову: как-никак три миллиона восемьсот тысяч денариев прибыли! Виноградники в Италии приносят считай пятьдесят, да еще шестьдесят — те, что на греческих островах. Зерновые амбары в Карфагене, на Сицилии, а главное — в Александрии. На западе — почти полная монополия на торговлю стеклянными изделиями. Пятнадцать судов, предназначенных для транспортировки зерна. И, тем не менее, главную прибыль его господин получает от своей конторы и финансовых спекуляций. Богатые патриции и жалкие плебеи — все валом валили к префекту, а установленный процент ссуды составлял от пяти до шести... в месяц! Но даже это еще не все.

Карпофору сверх того принадлежала доля в общественных разработках и рудниках. Он участвовал в аренде таможенных пошлин, равно как и во взимании прямых налогов. Выстраивая колонки цифр, Калликст чем дальше, тем яснее понимал, насколько правдива поговорка, утверждающая, что ростовщик богатеет скорее пирата[29]. Да и безопаснее.

Он положил перо возле двойной чернильницы[30] и в последний раз проверил свои расчеты. Несмотря на приблизительный характер произведенных вычислений, он мог оценить состояние своего господина примерно в сорок три миллиона сестерциев, причем две трети этой суммы происходили от ростовщичества. От таких цифр аж голова кружится! И однако, если фракиец хочет в один прекрасный день выйти па свободу, придется потрудиться, чтобы это состояние еще подросло.

Свист водяных часов напомнил ему, что время позднее. Он по порядку убрал папирусы в медные трубки, потом уложил их в ниши, выдолбленные для этой цели по всей длине стен. Откинув занавесь, заграждающую вход в контору, он вышел в длинный коридор, озаренный мерцающим светом ламп и зашагал к двери главного входа хранилища, которую он за собой со всей тщательностью запер.

Ландшафт уже полностью погрузился в ночную тьму. Флавия не замедлит встревожиться, побежит его разыскивать. Вместо того чтобы прямиком поспешить на кухню, он решил пойти навстречу подруге. Она в который раз призналась ему, что нынче вечером собирается в тот дом на Аппиевой дороге, чтобы присутствовать на богослужении христиан, и он, как всегда, испытал досаду и беспокойство при этом сообщении.

Шагая через парк, он снова задумался об этой доктрине, так глубоко потрясающей души своих адептов. И все это из-за какого-то назареянина, казненного на кресте, как самый заурядный бунтовщик. И однако с тех пор, как он узнал об этой религии чуть побольше, приходится сознаться, что в предлагаемом христианами объяснении зарождения и смысла жизни есть какая-то соблазнительная простота: это сотворение мира за семь дней, Адам и Ева, рай, грехопадение...

Здесь ощущалась некая таинственная логика, далеко не столь туманная, как миф о Фанесе, рожденном в недрах ночи Светозарном Существе, создавшем первоначальное яйцо; из того яйца вышел Эрос, несший в себе семя рода блаженных бессмертных, которых он зачал в союзе с Матерью Землей, в то время как Фанес, Перворожденный, построил им вечное убежище во «владениях Семелы», как в старинных преданиях Фракии иногда называли всю землю.

Калликст вдруг остановился, будто споткнувшись. Он никогда раньше не ставил под сомнение эту космологию, переменчивую и неясную. Древность традиции, тот факт, что бесчисленные умы многих и разных стран принимали ее без спора, — ему было этого достаточно. Даже обращение Флавии ни на единый миг не поколебало его привычной убежденности. Конечно, женоненавистничество последователей Орфея общеизвестно. По теперь все может обернуться так, что... Нет, все же признать истинным учение христиан совершенно немыслимо — как это ни парадоксально, может статься, именно из-за его простоты. И все же... Впервые он задал себе вопрос, уж не ошибался ли Зенон, а вслед за ним и он сам. И вдруг почувствовав, как болезненно взбудоражило его это нарождающееся сомнение, медленно сжал кулак, словно желая задавить эти новые мысли, что шевелились в нем.