Фредерик Марриет - Иафет в поисках отца Страница 52

— Да, имеет двух сыновей. Потом Вильям.

— Женат?

— Нет, он никогда не был женат. Он поступил в военную службу. В настоящее время он уже генерал. Третий же брат графа, это я, Генрих.

— Вы, кажется, женаты, сударь?

— Да, и имею большое семейство.

— Позвольте попросить вас продолжать.

— Артур последний, он недавно женился и имеет двух сыновей.

— Премного вам благодарен, и так как я уже вас обеспокоил, то осмелюсь сделать еще неважный вопрос: вы говорите, что граф женат. Но есть ли у него дети?

— Двое, кажется, но он надеется иметь еще более. Могу ли я узнать подробности насчет этого имения? — спросил де Беньон.

— Точных сведений не могу вам дать, потому что сам не совершенно его знаю, но, кажется, дело зависит от имени особы. Позвольте спросить имена всех ваших детей.

Де Беньон дал мне список, который я положил в карман очень серьезно.

— Итак, вы наверно знаете, что второй ваш брат не имеет детей? — спросил я. — Нам надобно увериться в этом. Знаете ли вы его адрес?

— Он был в Индии, недавно приезжал сюда, но опять уехал в Калькутту.

— Очень жаль, надобно будет написать туда. Позвольте спросить и ваш адрес, потому что и он, может быть, будет нужен.

Де Беньон дал мне свой адрес, а я, обещая известить его обо всех подробностях дела, когда их узнаю, поклонился и ушел.

Тот, кто в полном разуме, верно, ничего не увидел бы из этого, но мне казалось, что непременно надобно узнать о генерале де Беньоне, и я уже решился ехать в Калькутту.

Глава LXII

Когда Кофагус пришел от своей тетки, я рассказал ему о моем свидании с де Беньоном.

— Ничего не вижу в этом, Иафет.. охота за дикими гусями… кто вам сказал… о! У Пледжида — злые лгуны. Де Беньон не та фамилия, которую ищете, — будьте уверены… вздор… и так далее.

Подумав немного, я увидел, что почтенный аптекарь прав и что я гоняюсь за тенью; но рассудок мой прояснился только на время, прежние мысли опять взяли верх. Я не знал, на что решиться, и, преследуемый словами Кофагуса, отправился гулять в самом неприятном расположении духа. Внизу я увидел поверенного Мак-Дермота и вспомнил, что причина моего путешествия была увериться, что Мельхиор и Генри де Клер одна и та же особа. На дворе встретился со мной оборванный нищий, который просил милостыни, подметая мостовую; но так как я не был расположен к подаяниям, то и прошел мимо него, но нищий за мною следовал и так, наконец, надоел мне, что я закричал ему, чтобы он убирался прочь, и ударил его палкой по руке.

— Клянусь кровью Орукесов, что вы расплатитесь за это! — воскликнул нищий.

Но я, не говоря ни слова, пошел далее и, пошатавшись по Дублину, возвратился опять на квартиру. Через несколько минут служитель пришел мне сказать, что мистер Одонаган желает меня видеть.

— Я не имею чести его знать, но проси.

Одонаган вошел. Это был высокий человек, с большими усами, в засаленном платье, вероятно, не по нем шитом, и в белых бумажных перчатках.

— Мне кажется, я имею честь говорить с господином, который два часа тому назад прошел здесь по улице?

— Правду сказать, милостивый государь, это такой темный вопрос, на который я очень затрудняюсь вам ответить, но так как я не имею никого знакомого в Дублине, то и полагаю, что это, верно, ошибка.

— Нет никакого сомнения, что я не ошибаюсь, — продолжал человек. — потому что вижу палку, которой вы прибили приятеля моего Орукеса.

— Я, право, не понимаю, будьте так добры, растолкуйте, в чем дело.

— С большим удовольствием. Надеюсь, мы поймем друг друга. Вы шли по улице, и к вам имел несчастье обратиться джентльмен, мой приятель, с веником в руке, который он носит для собственного удовольствия, и сделали ему честь ударить его тростью.

— Что вы хотите сказать? Может быть, вы говорите про нищего, который мел мостовую и надоел мне своим приставаньем?

— Вы совершенно угадали, это мой искрений друг Таддеус Орукес; он джентльмен.

— Джентльмен! — воскликнул я.

— Да, и самой чистой Милизианской крови по всея Ирландии. Если вы думаете, сударь, что надобно бить моего друга за то, что он из собственного удовольствия надевает самое дурное свое платье и берет в руки веник, боясь потолстеть от сидячей жизни, то очень ошибаетесь, вот в чем вся беда. Вот его карточка, и если вы будете так добры, что назовете кого-нибудь из ваших знакомых, с которым я могу поговорить о дуэли между двумя благородными людьми, то очень обяжете.

Я чуть не засмеялся, но удержался.

— Очень сожалею, сэр, — ответил я, — что от своей невнимательности, не заметив благородной наружности вашего друга, так ошибся, и эта невнимательность сделала то, что я не предложил шиллинга и обидел вашего друга. Но думаю, что и теперь еще не поздно.

— Нет, я совсем не из тех людей, жаждущих проливать кровь, и так как вы хотите поступить благородно, то лучше по моему мнению помириться, предположив, что все это произошло по ошибке. Вы не дали шиллинга оттого только, что очень торопились; не правда ли? Может быть, вам угодно будет бросить еще шиллинг, чтобы смыть бесчестие, как мы то делаем, каясь Духовнику. Сверх того, вы, может быть, не почтете лишним, если я назначу еще шиллинг за мои труды?

— Совершенно согласен с вами, мистер Одонаган.

Все ваши требования совершенно справедливы. Вот деньги.

Одонаган взял их и продолжал:

— Желаю вам провести приятно вечер. А я скажу другу, что вы все объяснили и согласились па все удовлетворения, которые благородный человек может дать.

Говоря это, Одонаган гордо надел свою шляпу и белые перчатки, перевернул палку и, поклонившись со всевозможной ловкостью, вышел. Только что я расстался с этим господином и продолжал смеяться бывшему приключению, как Кофагус вошел, держа палку у носа. Взглянув на меня серьезно, он положил трость и начал потирать руки.

— Горячая — добрая старуха, нет, холодная — и умершая, но оставила несколько тысяч… только одно завещание… старый… гм… кошка… завтра лечить… и так далее.

Объяснясь с ним подробнее я узнал, что тетка оставила около девяти тысяч фунтов стерлингов, из которых надобно было платить по двадцать фунтов ежегодно на содержание ее любимой кошки. Я поздравил его с увеличением имения, и аптекарь сказал мне, что ему надобно продать дом и все принадлежности, и, сделав это, он закончит все свои дела. Ему хотелось, чтобы я рылся в секретных ящиках, которые оставила тетка в своих кабинетах, сказав мне, что в одной комнате он нашел пятьдесят фунтов разными золотыми монетами, и если не осматривая продать имение, то можно потерять значительные вещи, не заметив их. Так как главная причина моего путешествия в Ирландию состояла г. том, чтобы увериться, тот ли де Клер, кто я думал (и, право, не знаю почему), я охотно согласился на предложения Кофагуса. На следующее утро мы отправились вместе с ним в дом его покойной тетки, которой фамилия была Метланд. Мебель была очень нарядная, готическая. Некоторые комнаты отделаны были колоннами и разными серебряными украшениями. Невозможно описать всех предметов, которые, вероятно, старуха копила с детства до своей смерти. Удивительно было видеть, сколько она набрала антиков, миниатюрных картин, ящиков, пакетов писем (которых чернила от времени совершенно полиняли), начиная со счастливых времен надежд до времен уединения и покоя. Мы посмотрели некоторые, но они показались нам слишком непонятны, потому и были преданы огню.