Константин Паустовский - Бригантина, 69–70 Страница 52

Но, быть может, именно тогда, при попытке втиснуть дюралевый обломок мачты в крохотную каюту, Уиллис и сорвал с петель крышку люка. Налетевший шквал теперь уже без труда мог довершить трагедию. Вода мгновенно заполнила отсеки — и «Малышка» и ее капитан были обречены. Только чудо — быстрая помощь — могло спасти Уиллиса. Но на этот раз помощь запоздала. Слишком далеко от океанских трасс унесли течение и ветры яхту Уиллиса.

Тщетно взывал он о помощи, пуская одну за другой в равнодушное небо шесть бесполезных ракет…

Пока мы разговаривали с капитаном, в каюту без конца приходили и уходили готовящиеся к отходу моряки. И редко кто из них не присаживался к столу. Сравнивали одиночные переходы через океан, совершенные Уиллисом и другими мореходами, придирчиво анализировали достоинства яхты и недостатки ее конструкции, которые могли привести к гибели.

— Осматривая «Малышку» на борту «Янтарного», — говорит главный механик М. В. Москалев, — мы убедились, что она обладает всеми мореходными качествами, очень остойчива и практически непотопляема. Надежный корпус, оригинальный набор шпангоутов, мощный тяжелый киль, который из любого положения возвращал яхту к нормальному, специальные устройства, позволяющие управлять рулем и парусами, не подымаясь на палубу, — все выдает в хозяине яхты бывалого и дерзкого морехода. Если бы не сорвало люк, в этой яхте можно было бы переждать даже ураган. Наверняка яхта сделана по его собственным расчетам. И в постройке он, видно, принимал самое непосредственное участие. Это вызывает к нему особую симпатию. Ведь любая крупная фирма ради рекламы охотно оснастила бы яхту знаменитого путешественника по последнему слову техники. Нет, Уиллис не думал о рекламе, о славе, — я уверен в этом. Он хотел доказать что-то другое, свое. Но размеры яхты… размеры подавляют воображение даже опытных моряков. Мы восхищались Уиллисом, но у каждого нет-нет да и возникала мысль, что он немножко сумасшедший. Не знаю, кто рискнул бы выйти в океан на его яхте.

— Я бы пошел, — сказал капитан Деменин.

Море сформулировало по своему образу и подобию характер Уиллиса — цельный, мятежный и деятельный. Море жило в нем, бунтуя, когда он задерживался на берегу: «Внезапно мною овладевает тоска, как если бы я чего-то лишился…»

Ему нужны были «трудности и невзгоды. Борьба, что закаляет человека… Минуты, которые решают — жить или не жить». На земле он чувствовал себя кочевником: «Почти все наши вещи хранились на складах в разных концах страны, и Тедди иногда вздыхала! „Неужели у нас никогда не будет своего дома?“ Я неизменно отвечал: „Запомни, последний гвоздь, который мужчина вбивает в свой дом, это первый гвоздь в гроб его и жены. А мы ведь еще не собираемся умирать“.

Он вышел в океан на работу, которая делала его счастливым. И вещи, которые он взял с собой, были простыми, прочными, предназначенными для долгой службы.

Свежая, цвета хаки рубаха, темно-коричневые, из синтетики, брюки, аккуратно заплатанные ботинки 42-го размера, галстук, замотавшийся в снастях, составляли, видно, „парадный“ гардероб Уиллиса, в котором он собрался войти на плимутский рейд.

Шлюпочный компас, деливший с Уиллисом тяготы многих его путешествий, фотоаппарат „Лейка“, навеки застывший на десятом кадре, бинокль без окуляра и размокшие картонные трубки использованных сигнальных ракет, быть может, выпущенных в ту минуту, когда сквозь разбитый бинокль он различил или ему показалось, что он видит, над недосягаемым горизонтом дымки пароходов, идущих к земле; полутораметровый обломок дюралевой мачты со спутанными снастями, еще цепко державшими разодранные паруса, которые совсем недавно, послушные воле бесстрашного капитана, несли „Малышку“ навстречу его мечте. Якорь. Ящик с документами. Да флаг Нью-йоркского клуба искателей приключений с алыми звездами и алым земным шаром на коричневом поле. Вот что удалось вместе с яхтой спасти во время шторма советским морякам. Не только вещи. Но и память об Уиллисе. „Малышка“ еще много сможет рассказать о завершающем акте драматического поединка между человеком и океаном, о поединке, в котором нет побежденных.

Уже перед самым отъездом из Калининграда я узнал, что найдена еще одна запись капитана Уиллиса. Ее обнаружил капитан Маточкин в самом конце судового журнала Уиллиса. От других заметок ее отделяли десятки чистых, незаполненных страниц.

Вот этот трагический текст, который лишь частично удалось разобрать.

…„МАЛЫШКА“ ИМЕЕТ ПРОБОИНУ СВЕРХУ… ВЫКАЧИВАЮ НАСОСОМ ТОННЫ… КРЕН СУДНА… ВЫСОТА… ОСЛАБЛЯТЬ… Я ТРЕПЕЩУ ПРИ МЫСЛИ… ОСТРОВ УАЙТ… КОГДА ОСТРОВ УАЙТ… ЧЕЛОВЕК… СЛЕДУЮЩЕЕ ЧИСЛО… ИСТОЩЕНИЕ МОЖЕТ ДОВЕСТИ ДО БЕЗУМИЯ… ЧАС ЗАВЕРШИТЬ… ОШИБАТЬСЯ… ЗАТОПИТЬ… ГАВАНЬ… ПРЕДЕЛ… И НЕМЕДЛЕННО ПОЙТИ КО ДНУ… ПРОКЛЯТЬЕ… Я ИМЕЮ… ПЕРЕДАЙТЕ Т… СОЛНЫШКО».

В самую трудную минуту своей жизни, когда силы уже оставили его, Уиллис думал не о себе. Он трезво понимал всю неотвратимость катастрофы. И все-таки, он хотел дотянуть до какого-нибудь из пустынных островков, что лежат к западу от Ирландии, привести яхту в бухту. В спокойной воде гавани, даже если ему суждено умереть, яхту, он верил, могли бы найти. Он не мог бросить в безвестности посреди океана свое детище — суденышко — последнее, что связывало его с людьми.

Так умирающий солдат из последних сил пытается вынести с поля боя своего товарища.

«Человек часто ищет одиночества, чтобы разрешить тайну бытия, но неизменно возвращается к людям. Смертный не может долго оставаться один и не потерять рассудок. Он создан из мяса и костей и нуждается в обществе себе подобных. Каждую секунду своей жизни он что-то получает от других людей и что-то им отдает. С момента появления человека происходил и происходит непрерывный обмен, который служит целью, связывающей всех людей воедино. Даже отшельник, укрывшийся в пещере, не теряет этой связи; все его помыслы направлены к человеку и богу, похожему на человека, — писал Уиллис. — Чувствуя рядом присутствие другого, человек легче идет на смерть. Осужденному легче стоять перед виселицей, если палач шепнет ему доброе слово или из толпы зрителей раздастся ободряющий возглас. Он способен даже улыбнуться шутке. Если дружеская рука дотронется до его плеча, ему начинает казаться, что в его сердце все человечество, что он не умрет навечно. Может быть, за несколько часов до этого, ожидая в жутком одиночестве своей камеры, когда дверь откроется последний раз, он в ужасе вскрикивал при одной мысли о том, что его ждет, или старался размозжить себе голову о стену. Человек не может без людей, и если даже он когда-нибудь достигнет звезд, то и там скоро окажутся ему подобные. Один человек не может найти спасения. Нирвана — прибежище слабых. Это я понял, находясь в океане, на пороге бесконечности».