Станислав Вольский - Завоеватели Страница 53

Постепенно он стал двигаться на юго-запад в поисках более здорового климата и более благоприятных условий жизни.

Когда он перевалил через Анды, то наткнулся на государство аймаров и без труда покорил его. От покоренных аймаров он заимствовал ремесла и Приемы земледелия.

Большая часть завоевателей слилась с туземным населением, господствующий род во главе с инкой образовал правящее сословие — военную аристократию — и стал руководить всем государством.

В аймарских храмах воздвигли жертвенники главному богу перуанской религии — богу Солнца, и старые божества были забыты. Через триста лет после завоевания Перу народом квичуа жители уже не помнили о своем прошлом. Им казалось, что инки всегда господствовали над ними с тех пор, как Солнце просветило их через своих детей.

Так излагают древнюю историю Перу современные ученые. Сподвижникам Пизарро она была и неизвестна и не нужна.

Спускаясь в долины, поднимаясь на перевалы, дрожа от ночного холода и изнемогая от дневного жара, они не думали о том, что происходило много веков назад. Они думали лишь о завтрашнем дне — о войске Атагуальпы, о битвах, что ждут их впереди, о том, что принесет им переменчивое военное счастье.

— Спроси, Филиппильо, скоро ли будет Кахамалька, — повторяли они при каждой встрече со случайными прохожими.

Прохожие качали головами, что-то бормотали, и Филиппильо неизменно переводил:

— Нет еще, не скоро.

Наконец прохожий сказал:

— Завтра.

Солдаты переглянулись. Сердце у них застучало, голова слегка кружилась. Казалось, что кто-то поставил их на парапет высокой башни и скомандовал: «Бросайся вниз!» И уже исполнена команда. Они летят, и со страшной быстротой приближается к ним земля, имя которой Перу, империя инков. Что случится с ними? Разобьются ли они насмерть, или сами раздавят неизвестное государство? «Не шагай так быстро, Пизарро, — думали они. — Дай передышку, помедли, ведь каждое промедление — лишняя минута жизни!» А суровый капитан ускорял шаг и торопил отстающих. Еще один перевал, и опереди засерело широкое пятно — дома и хижины Кахамальки.

XXIV

В этот день Атагуальпа, по своему обыкновению, встал рано и пошел принимать теплую серную ванну. Ванна была устроена поблизости от его обиталища — одноэтажного каменного дома, разделенного на несколько комнат и крытого тростником. Под тенью развесистого дерева — много, должно быть, трудов стоило перуанцам вырастить его на этой каменистой почве — был выдолблен широкий водоем, наполнявшийся проведенной из гор горячей водой и снабженный у другого конца каменным желобом, через который излишняя вода отводилась в ручей. Атагуальпа снял со лба пурпуровую ленту — борлу, знак его высокого сана, — скинул верхний плащ и нижнюю тунику и с наслаждением погрузился в прозрачную влагу.

Постройка времен инков.

Это был человек высокого роста, с широким и высоким лбом и острыми, словно сверлящими черными глазами. Плотно сжатые губы и крупный, выдающийся вперед подбородок говорили о воле и решительности. При первом же взгляде на него можно было сразу сказать, что этот человек не отступает перед трудностями, не щадит врагов и умеет одерживать победы. Поплескавшись немного в воде, он хлопнул в ладоши. Из-за угла дома поспешно вышел старик в темно-синем шерстяном плаще И, прикоснувшись губами к краю брошенного на камень Атагуальпова плаща, встал на колени.

— Что нового? — спросил Атагуальпа, повернувшись к нему.

— Белые уже всходят на последний перевал, повелитель. Сегодня к полудню они должны быть здесь.

— Сколько их?

— Лазутчики сосчитали точно: сто пятьдесят человек вооруженных и сто двадцать индейцев-носильщиков.

Атагуальпа презрительно усмехнулся:

— Смешные эти белые люди! Пойти с таким отрядом к инке, у которого в одном только этом месте тридцать тысяч отборного войска! Но они говорят, что идут ко мне не с войной, а с миром. Должно быть, это правда, иначе они не осмелились бы сунуться сюда.

Старик низко поклонился.

Древний перуанский ковер.

— Ты мудр, повелитель. Действительно, только безумец решился бы сражаться, имея сто пятьдесят человек против тридцати тысяч опытных воинов, да еще под твоим начальством! Но лазутчики говорят, что белые — колдуны и что они умеют стрелять из палки. Может быть, они хотят взять нас колдовством?

— Глупец! Разве страшно колдовство для инки, сына Солнца? Солнце — самый великий бог. Бог грома, бог бури, бог воды, бог подземного огня — все они трепещут перед ним. Солнце хранило моего отца и отца моего отца — оно сохранит и меня. А что донесли тебе о Гуаскаре?

— Гуаскар — плохой брат и плохой подданный своего повелителя. Он говорит, что не успеет луна двенадцать раз родиться и двенадцать раз умереть, как он снова повяжет на лбу священную борлу и станет господином и Квито и Куско.

Атагуальпа рассмеялся резким, отрывистым смехом:

— Хорошо, что он об этом говорит. Хуже было бы, если б он об этом только думал. Глупца наказывает его слово, умного спасает его мысль. А что тебе донесли о знатных родах в Квито? Они все еще проклинают Атагуальпу и хвалят Гуаскара? Все еще бегут от леопарда и надеются на обезьяну?

— Глупцы упрямы, повелитель. Они плачут о казненных родственниках и по ночам собираются друг у друга и о чем-то шепчутся.

— Скоро я отучу их шептаться. Кстати, мне, может быть, помогут и белые люди. Они предлагают мне дружбу. Ну что ж, пусть докажут ее. Пусть расправятся с заговорщиками!

При последних словах Атагуальпы, из дома выбежала молодая женщина в длинной голубой тунике с узорчатой каймой, с изумрудным ожерельем на шее и тяжелыми золотыми запястьями на обнаженных руках. Это была любимая жена Атагуальпы. У водоема она остановилась, поцеловала край плаща Атагуальпы и встала на колени, дожидаясь, пока ее повелитель заговорит с ней первым.

— Что тебе, Пачака? — недовольно спросил инка. — С каких это пор женщины нарушают беседу инки с его советниками?

— Прости меня, повелитель! Но ты приказал мне следить, не покажутся ли по дороге белые люди. Они уже спускаются с горы. Их совсем мало! Амаута говорит, что их не больше ста пятидесяти человек.

Перуанские древности.

Атагуальпа вышел из водоема, быстро набросил тунику и плащ, в сопровождении советника обогнул угол дома и стал пристально смотреть на горный склон, жмурясь от солнечного света.

— Да, не больше, — проговорил наконец он. — С таким отрядом на войну не ходят. Это, конечно, послы, и надо их принять с почетом. Иди в Кахамальку, — приказал он советнику, — и вели отвести чужеземцам большое здание в середине города, где стоят зимой мои воины.