Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 53

Покойный Государь даровал при жизни различные вольности дворянству. Народ стал ожидать себе того же. Когда же Петр Федорович скончался, пошли суеверные толки, что он не умер, но скрылся в потаенном месте. Его образ стал излюбленным, особенно среди раскольников, которые уверяли, что он бессмертен. По их толкованию Государь живет и поныне, за Нерчинскими горами, но придет время, когда он объявится во всей силе, с бесчисленным воинством, восстановит на земле истинную веру и будет царствовать с «верными» по заветам прародителей. В приволжском и приуральском крае эти слухи стояли тверже, чем в других местах крещеной Руси, почему среди казачьего сословия и проявлялись самозванцы. Явился один – скоро исчез, потом явился другой. Это был донской казак Емельян Пугачев, человек безграмотный, трусливый, но смышленый, продувной и даже дерзкий; на язык бойкий, подчас то хвастливый, то любивший напускать на себя сиротство. Ни в его осанке, ни в обхождении ничего не было властного, ничего такого, что напоминало бы родовитость или знатность происхождения. Приземистый мужичок, с лукавыми глазками, черной всклокоченной бородкой, ничуть не был похож на истых, природных атаманов Дона и Поволжья, каковы, например, Ермак Тимофеевич или Стенька Разин – ни тени их богатырства или удали. Проживая по хуторам и уметам, Пугачев соблазнял простодушных казаков такими речами: «Я даю вам обещание жаловать ваше войско, как и Донское, по 12 рублей жалованья и по 12 четвертей хлеба; жалую вас рекою Яиком и всеми притоками, рыбными ловлями и землею, угодьями, сенными покосами, безданно-безпошлинно; я распространю соль на все четыре стороны, вези, кто куда хочет, и буду вас жаловать так, как и прежние государи, а вы мне за то послужите верой и правдой». Неверующим в его достоинство Пугачев показывал какие-то знаки на теле, которые он называл царскими: «Примечайте, друзья мои, – говорил он однажды, – как царей узнают». Причем он отодвинул волосы на левом виске, казаки заметили как бы пятно от золотухи, но знака разглядеть не могли.

«Все ли цари с такими знаками родятся, – спросил казак Шигаев, – или это после, Божьим изволением, делается?» – «Не ваше это дело, мои друга, простым людям ведать этого не подобает, – хитро увернулся бродяга». – «Теперь верим, – сказали присутствующие, – и признаем в вас великого Государя Петра Федоровича». Тут находились Чика, он же Зарубин, Караваев, Шигаев и Мясников.

Однако между первыми сообщниками Пугачева не все были так просты, чтобы поверить его россказням. Однажды Чика, оставшись наедине с Пугачевым, спросил у него: «Скажи мне, батюшка, сущую правду про себя, точный ли ты Государь? Нас здесь только двоечко, а Бараваев-то мне все рассказал о тебе, какой ты человек». – «Что ж он тебе сказал?» – «Сказал, что ты донской казак». – «Врешь, дурак», – воскликнул Пугачев. «Мне большой нужды нет, донской ты казак или нет, а если мы приняли тебя за Государя, значит тому так и быть». «Если так, – ответил Пугачев, – то смотри же держи в тайне. Я подлинно донской казак Емельян Иванов. Я был на Дону, и по всем тамошним городкам везде молва есть, что Государь Петр III жив и здравствует. Под его именем я могу взять и Москву. Не потаил я о себе, кто я таков: сказывал Караваеву, Шигаеву, также и Пьянову». Чика, несмотря на клятву, рассказал Мясникову. «Нам какое дело, Государь он или нет, – ответил Мясников, мы из грязи сумеем сделать князя. Если он не завладеет Московским царством, так мы на Яике сделаем свое царство». Так же думали и прочие сообщники самозванца. Им нужен быль человек, неизвестный никому в войске, который бы вернул казакам их прежние права и привилегии. До остального им дела не было: пусть его морочит русский народ.

16-го сентября, на хуторе братьев Толкачевых собралась толпа в 30 или 40 человек, в числе которых находились беглые русские, казаки, калмыки. В толпу вошел незнакомый человек и объявил о себе так: «Я вам истинный государь, послужите мне верой и правдой. Бог за мою прямую к нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность и благоденство. Я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди». Все присутствующие пали на колени: «Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови! Не токмо мы, но и отцы наши царей не видывали, а теперь Бог привел нам тебя, государя, видеть». Пугачев приказал принести образ и привел всех к присяге, после чего распустил по домам, наказав собираться в поход. Наутро свита Пугачева уже возросла до 80 человек. В ее присутствии казак Почиталин прочел манифест, в котором повторялись уже известные обещания самозванца. Во все время чтения казаки стояли с поднятыми вверх руками. Развернули знамена с нашитыми восьмиконечными крестами, прикрепили их к копьям и, сев на коней, двинулись степью. Во все ближайшие хутора разосланы гонцы созывать людей, так началось восстание, известное под именем «Пугачевщины».

Вся Линия от Яицкого городка поднялась в ту пору поголовно: казаки вооружались, готовили запасы, шили знамена, рассылали вестовщиков с наказом постоять за царя Петра Федоровича и за казацкие вольности. По первым слухам о самозванце, о том, что мятежники намерены овладеть яицким городком, полковник Симонов выслал оренбургских казаков схватить Пугачева. Разъезды скоро вернулись и донесли, что самозванца уже там нет, где его искали, верно сбежал. А он в это время стоял перед Яицким городком; его лазутчики уже шныряли между, казаками, уговаривали их выйти навстречу с хлебом-солью, по обычаю. В распоряжении Симонова находилось всего около тысячи человек команды, в том числе сотня оренбургских казаков. Выступить из города он не решался, потому что казаки могли не впустить его обратно. Симонов выслал небольшой отряд с пушками к Чоганскому мосту. От пугачевской шайки отделился один из казаков и, держа над головой бумагу, подал старшине Окутину, сказав при этом: «Вот вам указ от государя, прочтите его всем». – «У нас есть Государыня, – ответил Окутин, – а Государя Петра Федоровича давно нет на свете». Окутин передал бумагу капитану Крылову, отцу известного баснописца Ивана Андреевича Крылова. Тут казаки подняли шум и в числе 50 человек ускакали к самозванцу; между ними находились: Андрей