Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 54

Отряд отступил в город, где казаки волновались так сильно, что Симонов пригрозил поджечь со всех сторон их дома и поступить с ними, их женами и детьми, как с сущими злодеями. Не имея конницы, он не мог истребить шайку Пугачева, которая, наоборот, имела все способы уклониться от боя. На другой день она двинулась вверх по Чегану, вдаль Линии. Место ее стоянки обозначилось повешенными трупами 11-ти казаков из старшинской партии: то были первые жертвы наступившей Пугачевщины.

Яицкие форпосты, состоявшие из плетневых шалашей, обнесенных земляным валом, со своим ничтожным числом защитников, где 25, где 30 казаков, не могли оказать серьезного сопротивления самозванцу. Его путь походил на торжественное шествие: крепости сдавались одна за другою, частью по измене гарнизона, частью по бессилию. Пугачев забирал пушки, присоединял казаков, которые с каждым днем увеличивали его силу. У поста Рубежного самозванец приказал собрать круг, и казаки вольными голосами избрали Андрея Овчинникова атаманом, Лысова – полковником, Антошина – есаулом, несколько других – хорунжими. Выбранные целовали самозванцу руку, после чего Иван Почиталин прочитал казакам присягу. На третий день похода Пугачев торжественно вступал в Илецкий городок, жители которого встретили его с хлебом-солью. Это были самые закоренелые раскольники, ставшие с той поры вернейшими сподвижниками самозванца. Он взял отсюда все годные пушки и пошел дальше. В Нижне-Озерной майор Харлов, сам, с фитилем в руках, бегал от одного орудия к другому, пока мятежники не отбили ворота и не ворвались в крепость: вместе с майором изрубили несколько офицеров и солдат.

На пути стояла теперь Татищева, главный оплот Яицкой Линии. Гарнизон Татищевой состоял из тысячи человек, при 13 пушках. Мятежники подожгли стога с сеном под самой крепостной оградой; от стогов загорелись сараи, от них – бревенчатая ограда и дома обывателей. Защитники бросились тушить пожар, а в это время казаки перелезли через палисад, в крепость. Схвативши тучного коменданта, полковника Елагина, злодеи разложили его и содрали с живого кожу; бригадиру Билову отрубили голову, офицеров всех перевешали. Красавица дочь Елагина, оставшаяся вдовой после Харлова, попала было в табор Пугачева, но, в угоду своей буйной вольнице, он приказал ее расстрелять вместе с семилетним братом. При первом же натиске в крепость солдаты побросали ружья. Их вывели в поле, заставили присягнуть и после присяги всем пленным остригли волосы: теперь они должны были называться «государевы казаки». В Татищевой Пугачев захватил большие деньги, провиант, соль, вино и, что всего важнее, пушки, лучшие по всей Линии. Отныне Пугачев являлся не простым разбойником, а грозным врагом, перед которым не могла устоять ни одна из попутных крепостей или городков. Из Татищевой он мог идти или к Оренбургу, или к Казани. Избери Пугачев последний путь, Бог знает, чем бы кончилась его затея, но сам он плохо смекал, а яицкие казаки, которые вели его, куда хотели, думали, что Оренбург важнее, как главный город края; в случае неудачи им сподручнее было бежать в Золотую Мечеть, Персию или Турцию.

К Покрову, т. е. через 12 дней после появления Пугачева, мятеж охватил весь край, от моря до Башкирии. Главная толпа состояла уже из трех тысяч пеших и конных с 20-ю пушками; от нее отделялись мелкие партии, поднимавшие на ноги башкир и мирных поселенцев. Мятежники вступили в сношения с зауральской ордой Нурали-хана; заволновался край между Оренбургом и Уфой. Всех прельщали обещания Пугачева: наградить крестом и бородой, реками и лугами, деньгами и провиантом, свинцом и порохом, вечной вольностью. На 4-й день после Покрова Оренбург был уже в осаде.

Гарнизон Оренбурга, всего-то силой в три тысячи, почти на половину составляли гарнизонные солдаты, люди престарелые и к тому же плохо вооруженные; собственно же регулярных считалось 170 человек; затем – казаки, рекруты, отставные солдаты и обыватели, вооруженные кое-как, чем попало. Имея противника такого деятельного, как пугачевская шайка, нельзя было и думать о действиях решительных, т. е. наступательных. Оставалось одно – запереться и ждать помощи, но помощь не могла так скоро явиться. Войска Императрицы двигались порознь, с дальних концов. Никто не знал, когда их можно ожидать, а тут, на беду, Оренбург не был обеспечен продовольствием. Зато во время продолжительной и бедственной для города осады, силы мятежников значительно возросли, власть самозванца окрепла; его именем распоряжались самозваные полковники: в одну сторону – до Уфы, в другую – до Бузулука, также взятых в осаду. Местопребыванием Пугачеву служила слобода Борда, в 7 верстах от Оренбурга. Сам он жил в доме казака Ситникова, известном под именем «государева дворца». Стены светлицы были обиты шумихой, украшены зеркалами; на видном месте висел портрет Наследника Павла Петровича, вывезенный из помещичьей усадьбы. На крыльце постоянно находился караул из 26-ти человек самых преданных яицких казаков; они составляли гвардию Пугачева и конвой. Как этот конвой, так и все полчище самозванца подчинялось Андрею Овчинникову; он же командовал полком яицких казаков; Иван Творогов – Илецким, Тимофей Падуров – Оренбургским, Хлопуша, ссыльнокаторжный – полком заводских крестьян. «Я грамоте не знаю, а потому управлять мне людьми не способно», – говорил он Пугачеву, когда тот назначил его полковником. «У нас и дубина служит вместо грамоты, – ответил Пугачев, – а вот, если что украдешь, то и за алтын удавлю».

Калмыки, татары и башкиры также имели своих начальников; артиллерией управлял солдат Калмыков, под руководством казака Чумакова. Полки делились на роты, по 100 человек в каждой, под начальством сотников, есаулов и хорунжих. Всех должностных лиц выбирали яицкие казаки, для чего обыкновенно собирался круг, и если выбираемый был «не по их мысли», казаки кричали: «Не годен, по годен!». Как велико было это сбродное войско, никто доподлинно не знал, потому что люди ежедневно прибывали и убывали; нужно полагать, что к концу года Пугачев имел не менее 15 тысяч и 86 пушек.

Все это ополчение было почти безоружно: пехота выходила в бой или с валками, к которым прикреплялся штык или просто с дубьем, не то – с плетью. Ружья были в редкость, чаще попадались шпаги, сабли, башкиры стреляли своим обычаем, из луков. «Буде сделается какая тревога, за неимением барабанов и труб, собирали народ атаманы, сотники и десятники; иногда и сам самозванец бегал под окнами яицких казаков, скликая их в поле». Каждый полк помещался особо, в своих землянках, имел свое знамя из шелковой материи, с изображением креста или вышитым ликом Спасителя, иногда – святителя Николая. Ежедневно полки высылались на сторожевую службу, которая, впрочем, исполнялась крайне