Эрнест Медзаботт - Иезуит Страница 57

— О, да… я полностью уполномочен… но при одном условии, и это условие так серьезно, что я раскаиваюсь, что не высказал его раньше вашей светлости.

— Посмотрим, в чем дело…

— Вот в чем. Ваша светлость — это не я так думаю, а его высочество, король Испанский, — отлично может послать моему повелителю какой-нибудь напиток, выдав его за настоящий яд Борджиа, но король чрезвычайно дорожит своим авторитетом и никоим образом не желает быть обманутым.

— Что же я должна сделать, чтобы убедить дядю, что я его не обманываю? — спросила герцогиня, начинавшая понимать.

— Доказать его высочеству, посредством убедительного опыта, что это действительно тот самый знаменитый яд.

Перед глазами герцогини разорвалась туманная завеса, и она поняла, наконец, чего пришел требовать от нее иезуит.

Она быстро подошла к Еузебио, взяла его за руку и, пристально глядя ему в глаза, сказала:

— Я должна отравить кого-нибудь?

Иезуит понял, что нельзя было больше прибегать к столь любимым им уверткам, и сделал утвердительный знак головой.

— Кто это?.. Знаю я этого человека?.. Может ли это меня скомпрометировать?

— Я не уполномочен отвечать на этот вопрос, — сухо сказал иезуит. — Его высочество просто желает, чтобы одно лицо, жизнь которого может помешать исполнению августейших планов, исчезло с лица земли.

— Эта особа служит помехой королю Испанскому!.. Значит, дело идет о человеке, высоко стоящем по своему положению… Духовный он или мирянин?..

— Это кардинал, ваша светлость.

— Я не согласна! — решительно заявила Анна. — Страх перед какой-то неверной и отдаленной опасностью слишком слаб, чтобы побудить меня на такое безумное дело. Я могу за это быть колесованной живой, несмотря на все покровительство моего дяди.

— Опасность эта вовсе не неверна и не отдаленна, напротив, она близка и неминуема, — сказал иезуит тихо и с оттенком угрозы в голосе. — У нас есть доказательства, а если понадобится, то пытка их дополнит.

— Пытка! — воскликнула Анна, бледнея.

— Ну да, конечно, Боже мой! Не все ваши слуги столь испытанной верности, как этот добрый Рамиро Маркуэц, который, могу вас уверить, есть действительно драгоценный мажордом. Что же касается до уважения к высокому имени, то самое большее, что может сделать наша святая инквизиция, это избегнуть публичности исполнения приговора… Но вы отлично знаете, что не один принц был задушен в темнице!..

Несчастная Анна напрасно билась в железной сети, которую ее усилия заставляли все теснее и теснее сжиматься вокруг нее. Спокойствие иезуита указывало на то, что он сознавал в себе силу исполнить то, что говорил.

— Его имя, его имя! — воскликнула девушка с лихорадочным нетерпением.

— Кардинал Санта Северина.

— Но ведь это самый популярный кардинал из всей священной коллегии! И его готовы избрать в папы!

— Вот, именно этого-то мы и желаем избегнуть, герцогиня. Если бы кардинал Санта Северина взошел на папский престол, то интересы Испании и нашего ордена могли бы сильно пострадать.

— Но что же может свести меня с ним? — спросила молодая девушка, которая уже чувствовала себя втянутой в колеса этого непреодолимого механизма, называемого орденом иезуитов.

— Попросите его исповедать вас… Герцогиня Борджиа имеет право избрать себе в исповедники кого бы то ни было.

— Как я могу накануне конклава беспокоить знаменитейшего из кардиналов, чтобы покаяться ему… в пустяках!..

— Вы не будете каяться ему в пустяках, герцогиня, — сказал серьезно иезуит. — Вы заслужите его доверие, рассказав ему… то, что знаете.

— Мне рассказать подобные вещи… священнику?

— Но ведь вы же покаялись в них мне, герцогиня! — сказал иезуит невозмутимо.

— Вам… это другое дело… вы уже и без того все знали… — прошептала герцогиня вздрогнув. — И, во всяком случае, и этого уже слишком много; я не хочу, чтобы этот человек ужаснулся и оттолкнул меня, как отвратительную, ядовитую гадину…

— Он-то!.. Да он бросится к ногам вашим, умоляя вас удовлетворить его страсть или его любопытство… Разве вы не знаете глубоко аристократической натуры кардинала? Его увлекает всякая новинка, и одного желания узнать то, что им еще не изведано, достаточно, чтобы заставить его забыть все другое…

— Хорошо… я буду повиноваться… — мрачно сказала Анна, — но когда я все исполню, когда я завершу это ужасное дело?..

— Тогда, герцогиня, вы будете знать, что весь орден иезуитов, люди и деньги, будут вполне находиться в вашем распоряжении; все препятствия будут сглаживаться под вашими стопами; неприятные свидетели исчезнут, вы сделаетесь во сто крат могущественнее… Как враги мы ужасны, но зато мы умеем также быть и союзниками, которых ничто не смущает и не страшит.

Говоря это, иезуит низко поклонился и направился к двери. Герцогиня дала ему дойти до порога; потом, словно подталкиваемая непреодолимой силой, позвала его назад.

— А Карл Фаральдо? — спросила она.

— Вы непременно хотите иметь его в своих руках? — усмехнулся отец Еузебио.

— Мне надо, чтобы он умер в самых жесточайших муках, — злобно сказала герцогиня.

— Ну, мы постараемся удовлетворить ваше желание. Но, в свою очередь… не забывайте!..

ИСПОВЕДЬ

Конклав еще не начался, так как оставалось выполнить некоторые формальности.

Между тем кардинал Санта Северина жил еще в своем прежнем жилище, окруженный дивными произведениями искусств, теперь вполне ему принадлежащих.

Вид этих сокровищ уже не был для него столь неприятен с той поры, как слова умирающего папы указали ему возможность уплатить долг, а следовательно, и разорвать связывающие его ненавистные цепи.

К тому же с недавних пор им овладела другая страсть, он мечтал о другом идеале, который не был уже чистым искусством.

Первый раз в жизни после того, как он вечно любовался бронзовыми и мраморными богинями и женщинами, кардинал Санта Северина мечтал о женщине, состоящей из плоти и крови. Первый раз холодная страсть к искусству уступила место страстным желаниям, пробуждаемым в крови людей чувственной любовью.

Санта Северина держал в руках запечатанное письмо, пристально смотрел на него и не решался его распечатать, как бы боясь слишком скоро узнать решение своей судьбы.

— Я сумасшедший, — прошептал кардинал, ходя большими шагами по своему кабинету, устланному мягким ковром. — Ведь она развратница… чудовищная мессалина… отравительница… Она сама покаялась мне в этом… Ее поцелуи смертельны, в ее объятиях яд! История дома Борджиа, переполненная ужасами, не заключает в себе ничего, что бы могло сравниться с жестоким хладнокровием этой женщины, сеющей смерть на своем пути…