Дэвид Бликст - Короли Вероны Страница 58

По крайней мере, Угуччоне не осуждает выбора отца. К Вероне он испытывает более теплые чувства, чем к Поленте. Да-да, Гвидо Новелло тоже просил нас принять его покровительство. Синьор Фаджоула называет Новелло щеголем, который войне предпочитает живопись и поэзию, — характеристика верная, однако, по-моему, в понимании нашего покровителя, ничего не может быть постыднее. С другой стороны, Угуччоне не жалеет похвал в адрес Кангранде. Он говорит, что если когда-нибудь оставит службу Пизе, то поселится только в Вероне.

(Кстати, это может произойти скорее, чем кажется. Как я уже упоминал, жители Лукки недовольны своим правителем. Последние волнения были связаны с какими-то делами, что Угуччоне ведет с банкирами и с Англией. Я не вполне понял, в чем суть.)

Однако насчет Кангранде Угуччоне абсолютно прав. Кангранде — словно факел. Клянусь, с его появлением в любой комнате становится светлее. Никогда не встречал такого энергичного человека!

Спасибо тебе за шарф. В это время года в Вероне холодно и сыро — по крайней мере, так говорят. Сам я не был на севере с конца октября. Но и тогда уже холодало. Я говорил о погоде с лекарем донны да Ногаролы, Джузеппе Морсикато, — кажется, я писал о нем. Он врачевал мою рану в Виченце. Так вот, синьор Морсикато сказал, что сравнивал зимние температуры в прошлые годы и убежден, что в мире становится все холоднее. Он сказал также, что во времена Римской империи зимы были короче и снега столько не выпадало. Если он прав, то к чему мы идем? Отец считает, что здесь Божий промысел. Конечно, отец прав, однако никто не знает, что означает этот промысел. Если в мире становится холоднее, можно ли сказать, что человечество приближается к небесам или же, наоборот, скоро будет повержено в ад? Отец придерживается второй точки зрения, поскольку в центре девятого круга находится лед. Напиши, пожалуйста, что ты думаешь по этому поводу».

С этого места Пьетро писал чернилами другого оттенка.

«Наши вещи уложены, и мы готовы в путь, в новый дом, в родовой замок Скалигеров, где это семейство жило еще до того, как Мастино, первый из рода Скалигеров правитель Вероны, выстроил новый великолепный дворец. Я несколько раз там бывал еще в октябре, после сражения. Дворец просто огромный, даже не знаю, с чем его сравнить. Подвал — настоящие римские бани, отстроенные заново, знаменитая же пьяцца дель Синьория расположена над останками старого римского Форума. Я еще не видел этих бань — мне как-то не по себе при мысли о подвале, заполненном водой. А вот отец часто туда наведывался, когда мы в последний раз гостили у Скалигера. Какой контраст по сравнению с сараями и дровяными навесами, где ему приходилось ночевать бок о бок с нищими студентами и всякими бродягами. Я пришел к выводу, что лучше иметь деньги, чем не иметь.

Думаю, не стоит говорить, в каком восторге от Вероны наш Поко. Кстати, этот кошмарный кусок меха — его тебе подарок на Рождество. Поко ужасно горд — он сам подстрелил и ободрал несчастную зверюгу.

„Я пошлю мех Империи“, — сказал он.

Ты никогда не говорила, почему Поко называет тебя Империей. (Похоже, у меня единственного в семье нет для тебя прозвища.) Как бы то ни было, мех — от Поко. Не сомневаюсь, ты сумеешь сделать из отвратительной шкуры что-нибудь приемлемое. Поко добыл ее на охоте, накануне нашего отъезда из Вероны. Удивительно, что охота была в мою честь. В знак своего расположения Кангранде подарил мне лучшего щенка из помета, от своего любимого пса по кличке Юпитер. Щенка я назвал Меркурио.

На прошлой неделе в Лукку навестить меня приезжали Мари и Антонио. Мы пошли прогуляться по городу и увидели группку пожилых женщин. Они остановились, стали показывать на меня и шептаться. Антонио и Мари принялись отпускать разные шуточки, но я заверил их, что сводничество здесь ни при чем — просто женщины принимают меня за моего отца. Мари сказал, что это нелепое предположение, и заметил, что я совсем не похож на отца — разве только формой носа и лба.

„Вдобавок твой отец носит бороду!“ — заявил он.

Ты очень давно не видела отца, поэтому можешь об этом и не знать, однако Мари прав — отец действительно уже несколько лет носит бороду. Он бреется только тогда, когда с него пишут очередной портрет — чтобы больше походить на Вергилия или Цицерона, в общем, на какого-нибудь римлянина. Отцу хочется, чтобы его воспринимали как преемника великих римских философов и поэтов, а поскольку на портретах все они гладко выбриты, он следует их примеру. Получается, что я более похожу на портрет отца, чем он сам. Вот люди и смотрят.

„Так они спутали тебя с твоим отцом?“ — удивился Антонио.

Я сказал: „Не верите — пойдите и сами спросите“.

Они действительно пошли, да еще по дороге оглядывались на меня, словно я сумасшедший. Поговорив несколько минут с кумушками, Мари и Антонио расхохотались. Ухмыляясь от уха до уха, они передали мне разговор.

„Видите того человека, что отбрасывает на нас тень? — спросила одна из кумушек. — Это он спускался в ад и вернулся оттуда, да еще рассказывает истории о своих друзьях, что там маются“.

Антонио полюбопытствовал, почему они решили, что это именно я. Кумушки ответили, что у меня шляпа точь-в-точь как у дьявола.

Подозреваю, что самые смешные детали разговора Мари и Антонио от меня утаили. Однако я задумался. Ведь и правда, такова наша судьба — о нас будут знать только благодаря нашему отцу. На детях гениев природа отдыхает.

Не знаю, что еще написать. Скажи матушке, чтобы не беспокоилась обо мне. Моя рана заживает. Благодарю вас обеих за ваши молитвы. Кажется, они подействовали».

И снова другие чернила.

«Мы вынуждены задержаться в Лукке. У отца приступ вдохновения, он не желает трогаться в путь, пока не изольет свои мысли на бумагу. Признаюсь тебе, Антония, если ты пообещаешь, что это останется между нами: я ужасно огорчен. Я так хотел встретить Рождество именно в Вероне. Я скучаю по Мари и Антонио. Когда они приезжали ко мне, я только еще больше укрепился во мнении, как они сдружились в мое отсутствие. Они все время проводили вместе, охотились и просто скакали на лошадях в окрестностях поместья Монтекки.

Признаюсь, я ревную. Я никогда не общался ни с кем, кроме родни, учителей или ровесников отца. Теперь же мне кажется, что я теряю возможность завести друзей своего возраста. Мари и Антонио стали закадычными друзьями, а я всегда буду для них довеском, третьим колесом в колеснице.

Видишь, я хнычу, как ребенок. Похоже, мы уедем в Верону только после римского Нового года. Поэтому, когда будешь писать — ты ведь мне напишешь? — отправляй письмо прямо туда.