Дэвид Бликст - Короли Вероны Страница 59

Видишь, я хнычу, как ребенок. Похоже, мы уедем в Верону только после римского Нового года. Поэтому, когда будешь писать — ты ведь мне напишешь? — отправляй письмо прямо туда.

Передай матушке, что я ее люблю. Передай также наилучшие пожелания Газо и Лауре. Поздравляю с Рождеством.

Tuo fratello maggiore,[41]

Какое странное письмо! Совсем не в духе брата. Пьетро не свойственно перескакивать с одного на другое. Скорее уж это в стиле отца — ему нравится, что в письмах не надо подчинять мысль строгому порядку, как при стихосложении. В представлении Данте писание писем и сочинение стихов не имело ничего общего. Пьетро, напротив, всегда сначала тщательно обдумывал письмо, прежде чем взяться за перо.

Джакопо как был балбесом, так и остался, с усмешкой подумала Антония. Пьетро прав — мех, точнее, шкура, просто отвратительна.

О своей ране Пьетро упомянул мельком. Синьора Алигьери устроила в церкви целый спектакль, возжигая свечи и молясь о здоровье своего старшего из оставшегося в живых чада. Антония молилась не на публику, но не менее горячо. Из письма Пьетро следовало, что он уже встал на ноги. Сочувствовать же брату или принимать близко к сердцу его собственное к себе сочувствие Антония не собиралась. Пьетро с отцом, Пьетро герой — как-нибудь проглотит свое горе, не подавится.

Отложив письмо брата, Антония с бьющимся сердцем сломала печать на письме отца. Письмо было длинное. Просияв от радости, девушка начала читать.

«Cara[42] Beatrice!

Пишу тебе, возлюбленная моя, в пятый день после декабрьских календ; завтра месяц перевалит за середину. В Лукке проводим мы — я и мои сыновья — последние секунды этого важного для всех нас года. В этом году закончилась агония развращенного монашеского ордена, в этом году проклятие последнего тамплиера настигло и короля, и Папу. В этом году остыл трон Священной Римской империи, сама империя была поделена, и неизвестно, какая судьба ждет обоих претендентов на престол. В этом году замысел бедного итальянского поэта, который он вынашивал почти пятнадцать лет, был исполнен на одну треть.

В этом году старший из оставшихся в живых моих сыновей стал мужчиной. Должен сказать тебе, дорогая, твое последнее письмо выдает в тебе зрелую личность, а не дитя. Я это ценю, поскольку я сам участвовал в сражении и знаю, какой восторг наполняет сердце, когда рука сжимает меч; я знаю также ужас, сравнимый с тысячей смертей, — ужас ожидания встречи с врагом лицом к лицу. Мой сын храбрее, чем ты можешь себе представить. Однако к этой теме я вернусь в конце письма, потому что знаю тебя, моя любовь, — слезы будут слепить твои очи.

Угуччоне делла Фаджоула, у которого мы гостили, взбешен нашим отъездом. Боюсь, мы оставляем его в трудные времена. Ему на днях было предзнаменование, которое он счел ужасным. Его обожаемый ручной орел внезапно издох. Поскольку орел все время был дьявольски здоров, многие подозревают предательство (говорю тебе со всей откровенностью — это не игра слов, я терпеть не могу игры слов! Однако я не собираюсь выбрасывать этот лист бумаги и начинать новый — это было бы расточительством). Есть и еще одна версия — якобы орла уморил я. Жители Лукки, похоже, никогда не перестанут считать меня колдуном. Ну не смешно ли? Они утверждают, что я умею видеть то, что происходит в дальних краях, а также способен предсказывать будущее, словно какой-нибудь шарлатан на ярмарке. Оттого, что в своих произведениях я общаюсь с демонами, путешествую по подземному миру и веду беседы с душами давно умерших людей, многие думают, будто я принадлежу к темному ордену, в формировании которого обвиняли тамплиеров.

Должен сказать, я принимаю подобные обвинения как комплименты. Столетиями люди считали колдуном Вергилия. Ходили слухи, что у него есть бронзовый конь, который одним своим присутствием защищает всех лошадей Неаполя от провислой спины, иначе болезни медной недостаточности; что у него на дверном косяке сидит бронзовая муха, которая защищает город от остальных мух. Вдобавок говорили, будто у Вергилия в доме имеется заколдованная кладовая, где сырое мясо может храниться шесть недель, и будто он изваял статую лучника, натягивающего тетиву. Пока стрела указывает на Везувий, извержения не произойдет. Интересно, в какую сторону был повернут лучник в 79 году от Рождества Христова?

Местный священник поведал мне, что мой учитель, благородный Вергилий, построил Замок dell’ Ovo на яйце.[43] Замок будет стоять до тех пор, пока яйцо не разобьется. Именно после этого поучительного рассказа я понял, что пора уезжать из гостеприимной Лукки.

Да, именно рассказ о замке на яйце укрепил меня в решении покинуть Лукку. Кроме того, я не могу больше жить так близко от зловонного города, раковой опухоли на теле Италии, существование которого оправдывается только одним — тем, что там живешь ты, моя жемчужина. С самого возвращения из Франции мое обоняние мучают испарения моей родины. Единственное порождение Флоренции, которое этот город не в силах запятнать, — моя Беатриче.

Возвращаюсь к вопросу о колдовстве. Мне пришлось публично заявить, что упорные слухи не имеют ко мне никакого отношения. Я сделал это заявление по двум причинам: во-первых, из любви к истине, во-вторых, из ненависти ко лжи. В конце концов, я всего лишь верный слуга Господа. Удивительно, как люди упорствуют в своих суевериях. Плиний Старший пишет, что в его времена существовало любопытное поверье: нужно откусить кусочек от дерева, в которое ударила молния, чтобы навсегда избавиться от зубной боли. Это Плиний Старший написал перед извержением вулкана, случившимся после того, как знаменитый вергилневский лучник был повернут в сторону. Не странно ли, что и в наши дни подобные сказки принимают на веру? Что же за существа люди? Когда-нибудь я займусь изучением этого феномена, я докопаюсь до корней человеческой глупости.

В то же время в мире разлито волшебство — кому, как не мне, это знать! Да еще, пожалуй, о волшебстве хорошо осведомлен Филипп Красивый. Но поскольку он покинул этот мир, он мне конкуренции не составит.

Кстати о проклятиях. Похоже, одно из них зреет в моем новом доме. Я писал тебе о маленьком бастарде Кангранде — il Veltro di Il Veltro, как его называют, о мальчике, которого усыновила донна Катерина да Ногарола. Так вот, проклятие ведьмы нависло над ним, как дамоклов меч.

У тебя перехватывает дыхание. У тебя замирает сердце. Ты невольно гонишь мысли о колдовстве. Ты спросишь, кто эта ведьма? Так знай же: это жена Кангранде. Злоба императора Фридриха, разбавленная двумя поколениями, разделяющими его и Джованну да Свевиа, все еще видна в глазах последней и все еще достаточно сильна. Правда, Фридрих боролся всего-навсего с тремя Папами, в то время как Джованне приходится противостоять целой сотне любовниц Скалигера. Разумеется, Джованна много старше своего мужа. До сих пор она закрывала глаза на любовные похождения Кангранде — в данном случае скорее мартовского кота, нежели пса. Однако теперь, когда доказательство неверности мужа как бы в насмешку находится у нее под носом, и где — в доме ее же собственной золовки! — теперь Джованна объявила молчаливую войну. Причем не против мужа. Словно ревнивая волчица, она вцепилась в шею Катерине и терзает ее. Первым военным действием следует считать, по-видимому, приглашение в Верону на рождественский обед, которое таинственным образом затерялось по дороге в Виченцу. Затем новая колыбель, заказанная Катериной, неожиданно была продана другой семье, причем с убытком для плотника — если, конечно, не считать денег, что он получил от жены Скалигера. И это еще не все. Пока Катерина не осмелилась нанести ответный удар. Двор Кангранде с нетерпением ждет, когда же борьба станет открытой. Если это случится, ставлю на сестру Скалигера. Она восхитительная женщина, и твой брат не устает мне об этом говорить. На сегодняшний день я выслушал уже не менее пяти его заявлений.