Рекс Стаут - Авантюристка Страница 6

— А кто такая эта сеньора Рамал? — поинтересовался я.

— Самая красивая женщина в мире, — изрекла миссис Хови.

Услышать такое от женщины, которой и самой красоты было не занимать! Удивительно! На моем лице было написано все, что я думал.

— Это не благотворительность, — улыбнулась она. — Как Джон Холден, я видела огненные шары, потом я увидела луну и больше не видела огненных шаров.

— Но кто она?

Хови объяснил:

— Она жена сеньора Рамала. Они приехали сюда примерно десять дней назад с несколькими письмами к лучшим семьям города, и это все, что мы о них знаем. Эта сеньора — очаровательная смесь Клеопатры, Сафо, Елены, из-за которой шла Троянская война, и самого дьявола. Весь город был у ее ног через двадцать четыре часа, и вы бы не сомневались, видели вы ее или нет.

Я понял, что знаю в чем дело, но хотел убедиться.

— Байрон описал ее, — предположил я, — в «Чайльд Гарольде».

— Да нет, — сказал Хови. — Никакой полночной красоты. Ее волосы — чистое золото. Глаза зеленые; кожа светлая. Не знаю, откуда она, но она явно не испанка; и, даже если и знать, легче не станет.

Я не счел нужным спрашивать о Гарри, так как не сомневался, кто были сеньор Рамал и его супруга. Я стал думать об имени, но тут же понял, что, наоборот, оно было Ламар!

Это открытие сняло последние сомнения.

С безразличным видом я спросил, в каком отеле они остановились, сказал, что хочу с ними познакомиться.

Хови сообщил мне, что они уехали из Денвера двумя днями раньше и он не знает, куда они отправились.

Вот так появилось еще одно препятствие. Но я напал на след: запах женской красоты — самый сильный аромат в мире, а также самый сладкий. Я поблагодарил брата за приятный ужин — хоть он и не знал, как я был ему обязан, — и отказался от его предложения привезти багаж к нему.

По дороге в отель мне внезапно пришла в голову мысль: сеньор Рамал не мог быть моим братом, Хови узнал бы его! Но тут же я подумал, что они не виделись уже десять лет, с тех пор когда Гарри был мальчишкой.

На следующее утро я был просто уверен, что Рамалы уехали в Колорадо-Спрингс.

Я последовал за ними. Тем же вечером, когда я регистрировался в отеле «Антлерз», как раз перед обедом, я прочел прямо над моим именем запись: «Сеньор Рамал и сеньора Рамал, Париж», это был почерк Гарри.

После обеда — прекрасного обеда, с дынями из Ла-Хунты и форелью из горных рек — я отправился с расспросами к служащему отеля. Он был очень любезен — остроумный, приятный парень с торчащими ушами и гнусавым выговором Скалистых гор.

— Сеньор и сеньора Рамал? Конечно, сэр. Они здесь были несколько дней. Нет, их здесь нет. Сегодня днем они уехали в Маниту, чтобы там пообедать и ночью отправиться к вершине.

Тут же у меня появилась идея. Они, конечно, вернутся в отель утром. Все, что мне надо было сделать, — это сесть и ждать, но это было скучно. Мне пришла в голову мысль получше.

Я изучил шкаф в своем номере и оделся в хаки, гетры и ботинки. Потом я заказал машину и отправился в Маниту, к подножию горы.

В десять часов я уже сидел на осле, направляясь к вершине, после того как проводник мне сказал, что «тот человек и прекрасная леди» направились туда часом раньше.

Я уже два раза поднимался туда, и проводник мне был не нужен. Так я и решил; но позже очень об этом пожалел. Три раза я сбивался с пути; один раз решился на опасный спуск в деревню, нисколько не боясь.

Уже далеко за полночь я проехал Дом-на-полпути, погонял осла, стремясь к своей цели.

Тот, кто знает философское спокойствие и полное безразличие ослов с пика Пайка, может представить себе, какими словами я пользовался, — я не решусь это написать. Шагу он не прибавлял.

Я опаздывал фактически на четверть часа. Я был в нескольких метрах от вершины, когда взошло солнце, сквозь облака пробивались его лучи, я остановился, задержав дыхание от овладевшего мной благоговения.

В этом виде не было ни искусства, ни поэзии; в нем была славная война. Солнце пробивалось широким пламенем и ярко сверкало; можно было слушать победный крик. Тот, кто создал вселенную, не художник; он слишком часто забывает о сдержанности и ослепляет нас.

Я повернулся, почти пожалев о том, что поднялся туда, так как моя задача сбивала меня с толку. Я слез с осла и медленно пошел к вершине.

Там, на солнышке, на краю огромного валуна около обрыва, сидели двое, которых я искал.

Голова Ле Мир была повернута в другую сторону, она смотрела на опускающуюся, прекрасную груду облаков, которая, казалось, покоилась на ее коленях. Гарри смотрел на нее. И таким взглядом!

В природе нет соперниц для Ле Мир; никогда женщина не добивалась такой победы, как Ле Мир этим Утром. Несколько минут я смотрел на них, Гарри не сводил с нее глаз.

Потом я сделал шаг в их направлении, окликнув Гарри; они повернулись и увидели меня.

— Пол! — закричал Гарри, вскакивая на ноги; он остановился и посмотрел на меня наполовину недоверчиво, наполовину с любопытством и подвинулся ближе к Ле Мир, положил руку ей на плечо, как ребенок, который держится за игрушку.

Его подруга не двинулась, она только повернула голову, радость сменило выражение легкого удивления на ее лице.

— Если я не ошибаюсь, сеньор и сеньора Рамал? — улыбнулся я, подходя к ним с показным поклоном.

Я видел, как Гарри насторожился, прислушиваясь к интонации, с которой я произнес первые слова, потом его лицо расплылось в дружелюбной улыбке. Он снял руку с плеча Ле Мир и протянул ее мне.

— Как ты сюда попал? Как ты нас нашел?

— Ты забыл дать Ле Мир вуаль, — ответил я.

Гарри посмотрел на меня, потом на свою подругу.

— Да, конечно, — согласился он, — конечно. Боже!

Как глупо! Теперь, — сказал он со вздохом, — ты, наверное, хочешь знать…

— Я ничего не хочу знать… сейчас, — оборвал я. — Уже почти шесть часов, с десяти часов вечера я сижу на идиотском осле. Мне нужен завтрак.

Бархатные веки Ле Мир поднялись.

— Здесь? — спросила она.

Я указал на место, которое можно назвать гостиницей, — дым поднимался из трубы.

Вскоре мы сидели в обеденном зале, перед нами дымился кофе. Гарри дурачился в приливе дружелюбия, а Ле Мир все время молчала. По ее поведению было заметно, что мое появление ее встревожило, чему я удивлялся.

Я с интересом смотрел на нее и все больше и больше восхищался. Было шесть утра, она не спала и только что закончила очень трудное восьмичасовое путешествие; но в первый раз я видел ее такой красивой.

Подошел хозяин, я повернулся к нему:

— Что у вас есть?

В его глазах было сожаление.

— Яйца, — сказал он как бы окончательно.

— Ах! — сказала Ле Мир. — Я хочу яйца… так… о бернуар, пожалуйста.