Габриель Ферри - Обитатель лесов Страница 62

— Вы позволите, почтенный канадец? — сказал он, обращаясь к Розбуа.

Потом, притворяясь пораженным при виде своего предводителя, он прибавил:

— Я должен…

Повелительный взор Фабиана не дал ему окончить вопроса.

— Молчать, — сказал он, — не нарушайте последних мыслей христианина, готовящегося к смерти!

Мы уже сказали, что воткнутый в землю кинжал не бросал тени.

— Граф Медиана, — прибавил Фабиан, — я вас спрашиваю еще раз во имя титула, нам обоим принадлежащего, во имя чести вашей, во имя вечного блаженства вашей души: виновны ли вы в умерщвлении моей матери?

На этот последний вопрос дон Антонио отвечал с твердостью:

— Я могу только повторить: право судить меня я признаю только за лицами, равными мне.

— Господь видит и слышит меня! — произнес Фабиан и с этими словами отвел Кучильо в сторону. — Торжественный приговор произнесен над этим человеком, и он признан заслуживающим смерти, — сказал он ему. — Мы возлагаем на вас обязанность палача. Сокровища этой долины будут вам вознаграждением за исполнение этой ужасной обязанности.

— Я горжусь тем, что вы цените мои таланты достойным образом. Вы говорите, что золото, находящееся в этой долине, принадлежит мне?

— Все до последней пылинки.

— Карамба![10] Несмотря на щекотливость моей совести, я должен сознаться, что это хорошее вознаграждение, поэтому я не стану больше торговаться, и если бы вы пожелали от меня еще какой-нибудь другой небольшой услуги, то не стесняйтесь.

Сказанное нами выше объясняет неожиданное появление Кучильо. Разбойник скрывался в воде ближайшего озера, откуда выполз в то время, когда происходила последняя сцена этого рассказа.

Встреча с Барайя и Ороче на горе навела его на прежнюю мысль — присоединиться к победителям. Осмысливая все, он видел ясно, что дело приняло лучший оборот, нежели он ожидал. Тем не менее он не умерял в своих глазах опасности, которой подвергался, делаясь палачом человека, знающего все его преступления; этот обвиненный мог одним словом подвергнуть его строгому и неумолимому суду по закону пустыни. Он понял, что должен прежде всего обмануть дона Антонио, чтобы таким образом заставить его молчать, а потом уже заслужить обещанное вознаграждение. И в самом деле, он нашел возможность шепнуть приговоренному к смерти:

— Не бойтесь… я за вас!

Зрители этой ужасной сцены соблюдали глубокое молчание. Фабиан опустил голову; лицо его было так же бледно, как и у того, над кем он вершил суд.

Розбуа с нарочитым бесстрастием наблюдал за происходящим. Хозе, напротив, старался скрыть чувство удовлетворенной мести. Он хранил, подобно двум своим товарищам, глубокое молчание.

Один только Кучильо едва сдерживал свою радость. Он был готов пожертвовать всем на свете, взять на себя любые грехи, не говоря уже о предстоящем убийстве, лишь бы завладеть сказочными богатствами долины.

— Карамба! — сказал он про себя, взяв из рук Хозе свой карабин и успокаивая в то же время дона Антонио доверительным жестом.

«Вот случай, который самого арипского алькада заставил бы лопнуть от злости, ибо ему пришлось бы воздать мне прощение, — посмеивался он втайне. — Я безнаказанно избавлюсь от врага благодаря чужой воле и руке провидения».

Он подошел к дону Антонио. Бледный, с блестящими от возбуждения глазами стоял испанец, не двигаясь с места. Он так и не понял, будет ли Кучильо его спасителем или палачом, не сумел разгадать подлую душонку этого артиста.

— Мне предсказано, что я умру в пустыне, — сказал он. — Вы меня судили, и я приговорен, но неужели Господь допустит мне в наказание последнее надругательство: умереть от руки именно этого человека? Сеньор Фабиан, я прощаю вам; да не будет присутствие этого мерзавца на столько же бедственным для вас, насколько оно оказалось роковым для вашего брата, отца, для…

Крик Кучильо, крик ужаса перебил герцога Армада. «К оружию, к оружию! Индейцы близко!» — кричал Кучильо.

Произошло мгновенное смятение. Фабиан, Розбуа и Хозе схватили свои карабины.

Кучильо воспользовался этим кратким мгновением, бросился на дона Антонио, смотревшего в даль долины, и дважды пронзил его шею кинжалом.

Несчастный Медиана повалился на землю, кровь хлынула у него изо рта.

Кучильо спрятал кинжал и с удовольствием закурил трубку.

Дон Антонио унес с собою в могилу тайну разбойника.

Глава XXVI

На мгновение все были смущены этим быстрым убийством. Дон Антонио был недвижим. Фабиан, казалось, забыл, что разбойник только ускорил исполнение произнесенного им приговора.

— Несчастный! — крикнул он, бросаясь на Кучильо и собираясь ударить его прикладом карабина.

— Ну полноте, — лепетал, отступая, Кучильо. — Это была только военная хитрость, чтобы поскорее оказать вам услугу, которую вы сами же требовали от меня. Не будьте же неблагодарны, потому что вы — отчего вам не сознаться в этом — сейчас были в мире… Вы добры, вы благородны, вы великодушны, вы сожалели бы в течение всей жизни, что не простили своему дяде, между тем я насильственно решил вопрос; укоры совести я взял на себя, и баста!

— Злодей догадлив и ловок, — сказал Хозе.

— Да, — хорохорился польщенный Кучильо, — я горжусь тем, что не дурак.

— Ах, — вздыхал Фабиан, — я еще надеялся найти возможность простить его.

Между тем к Кучильо возвратилась его прежняя дерзость, дело принимало для него наилучший оборот.

Бросив на убитого взгляд, в котором выражалось презрение, Кучильо проворчал вполголоса:

— И от чего только зависит судьба человека! Двадцать лет тому назад моя жизнь дала поворот из-за ничтожного пустяка, а ведь я был благородный кабальеро.

Потом, обратившись к Фабиану, он произнес:

— Итак, я оказал вам большую услугу. Ах, дон Тибурцио, вы теперь навсегда останетесь моим должником, впрочем, постойте! Я, кажется, могу указать вам средство навсегда избавиться от этого обязательства в отношении меня. Здесь лежат громадные богатства, и вы должны вспомнить слово, данное вами человеку, который из любви к вам первый раз в жизни открыто поступил вопреки своей совести.

Несмотря на уже данное прежде Фабианом обещание, Кучильо со страхом ждал ответа.

— Ах да, вы правы, я еще не выплатил вам деньги, приобретенные кровью, — сказал он злодею.

Кучильо старался казаться обиженным.

— Хорошо, — продолжал юноша с презрением, — вы будете вознаграждены самым наилучшим образом. Но чтобы никто не мог сказать, что я поделился с вами, я отдаю вам все здешнее золото.