Андрей Степаненко - Еретик Страница 65

— Проснись, Елена, — негромко попросил он.

Царица Цариц пошевелилась. Все последние дни она отчаянно мерзла, а потому так и спала, всем телом прижавшись к его спине. Убедить ее в том, что двигаться намного теплее, а еда неважна, он так и не смог.

— Это Египет? — сонно спросила она.

— Скорее всего, да. Но льда больше нет. Я бы доплыл и вернулся с лодкой. Подождешь?

Елена прижалась к нему еще крепче.

— Нет. Не оставляй меня. Я всего лишь женщина. Я боюсь.

Симон прислушался. Она и впрямь чувствовала себя неважно: усталость, слабость, дурнота — все то, что происходит с тем, кто боится смерти. Они должны были научить ее преодолевать подобные вещи, но прибыл Ираклий с солдатами, и Елена угодила в монастырь, по сути, в тюрьму.

— Ты была очень способной девочкой, — сокрушенно вздохнул он и двинулся краем льда; возможно, где-то лед подходил к берегу ближе. — Ты ничего не боялась. Ты понимала новое даже быстрее, чем я.

Он снова, еще более сокрушенно вздохнул и умолк.

— А еще? Расскажи обо мне еще… — ожила Елена.

— Помнишь, как я водил тебя в Иерусалим?

— Там, где разноцветные лотосы?! — тихонечко взвизгнула Царица Цариц. — Под водой! Мне так понравилась!

— Верно, твой Иерусалим был подводным, — подтвердил Симон; он провел ее туда двенадцатью ступенями — в точности по Богослову. — Многие плачут на этом пути; некоторые — пугаются; кое-кто с полпути возвращается назад, а тебе понравилось — причем, сразу!

— Я и Джабраила помню, — заторопилась она, — он без лица!

— Верно, — рассмеялся Симон, — архангелам человеческое лицо без надобности. А ты помнишь, что он с тобой сделал?

Симон даже спиной ощутил, как она смутилась.

— Помню…

Симон тоже помнил. Неясно, почему, но Джабраил заменил ей все органы точно такими же, но сделанными из драгоценных камней. И сердце Царицы Цариц стало смарагдовым, мозг — аметистовым, а матка — из чистого, отдающего красноватым золота, наверное, единственная такая в мире. Симон и сейчас прозревал этот Дар Небес у нее внутри. Да, он знал, что разрежь Елену, и обнаружишь обычные человеческие органы, но он же видел: их свечение в мире истинном вовсе не равно человеческому. В мире истинном Елена сияла — вся, ни в чем не уступая, ни Мухаммаду, ни ему самому.

«Да… ты нам ровня…»

Хаким узнал о сдаче Родоса одним из первых. Теперь в руках курейшитов… нет, уже не только курейшитов… в руках мусульман была вся Нило-Индийская торговля. Таких денег Хаким никогда в руках даже не держал.

«Думаю, Александрия тоже будет нашей, к осени, — сообщал ему, как впрочем, и всем остальным, Амр, — взять силой ее немыслимо, но империя гниет и распадается изнутри. Я узнавал: внутри этого большого города наших союзников даже больше, чем противников. Ненамного, но больше…»

— Нет, слишком уж быстро все происходит, — постарался остудить собственный восторг Хаким, — здесь жди какого-нибудь подвоха.

«Костас совсем озверел, — писал далее Амр, — никто его не любит, и чтобы найти денег на войну, он повсюду ищет предателей. Когда находит, кого обвинить, пусть облыжно, убивает. Особенно достается евреям…»

— Что ж, узнаю Костаса… — пробормотал Хаким и замер, глядя в пространство.

Евреи очень помогли победному шествию ислама: Моисей и его добровольцы оказались на стороне Амра в самый рискованный момент. И в перспективе с евреями, как наиболее верными и важными союзниками, придется делиться… и основательно.

— А ведь Костас вовсе не глуп…

Для Хакима было бы лучше всего устранить становящихся ненужными союзников именно сейчас, когда империя уже практически пала, а евреи еще не вошли в силу…

«И как это сделать?»

Хаким взволнованно заходил из угла в угол. Обвинить евреев в предательстве, как сделал Костас, было невозможно: они и теперь бились бок о бок с мусульманами. Посеять слухи о том, что они ввязались в эту войну из корыстолюбия, сложно: элефантинцы встали рядом, когда о том, что весь Египет упадет в руки мусульман, даже не думали. Напротив, они пришли к Амру, когда весь его отряд был обречен на быструю и бесславную гибель.

«Поймать их на утаивании добычи?»

Утаиванием занимались все и повсеместно, — война есть война. Однако и это не годилось, Хаким имел все основания опасаться, что ему тут же припомнят спекуляцию чеками на зерно для голодающих. А главное, в таком деле следовало бить наповал и лучше, если чужими руками.

«Мухаммад?»

Если бы обнаружилось, что Мухаммад имел против евреев нечто достойное внимания, Хакима бы поддержали. Вожди обязаны были сообразить, как важно оттереть главного союзника именно сейчас, до того, как начнется подсчет и передел общей на всех сказочно большой египетской добычи. Но для этого было необходимо это найти у Мухаммада хотя бы два-три внятно выраженных послания…

Амр принял вернувшихся ни с чем посланцев за данью в зале приемов на сдавшемся ему недавно Родосе.

— Александрийцы отказываются платить, Амр, — прямо сказали послы. — Там у них новый воевода из армян — Мануил.

— А где Анастасий? — заинтересовался Амр.

— Костас его снял.

— А Теодор? Он же еще главнокомандующий?

— Да, — закивали послы, — но гарнизоном командует именно Мануил.

Амр расстелил карту и просмотрел путь от Вавилона до Александрии. Именно так ему предстояло идти — от города к городу.

— Значит, война…

Костас должен был понимать, что ему не удержать ни одного города — от Никеи до Карийуна[82]. Просто потому, что никто не относится к нему, новому императору, как достойному преемнику Ираклия. Да, и построенный Ираклием флот не был столь же эффективен, как и прежде. Амр мог выставить на каждое судно империи два своих — из сдавшегося Зубайру военного флота. Более того, именно Амр контролировал Родос — лучшую и важнейшую из военно-морских крепостей Ойкумены. И, тем не менее, Костас шел на конфликт.

— Костас чего-то боится, — констатировал он и повернулся к Менасу, — чего он может столь сильно опасаться, чтобы начать войну таким неготовым?

— Смещения… — уверенно ответил купец, — Костас понимает, что империя трещит по швам. А война с тобой может обернуться и победой. Ты же выигрываешь? Вот и Костас на то же надеется.

Амр пожал плечами. Ему помогал Единый, а то, что вытворял византийский император, даже его собственные помощники считали изуверством.

А уже на следующий день пришло известие, что люди императора под предлогом борьбы с раскольниками и предателями начали убивать и грабить всех подряд — от евреев до монофизитов и несториан. Костас так и не смог отказаться от однажды начатого курса на поиск врагов и заговорщиков и теперь давил до конца.