Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 2 Страница 8

Неделю или около того назад изумленный Хирага показал Акимото номер «Иокогама гардиан».

– Это новости дня, со всего света, и они готовят новый выпуск каждый день, столько экземпляров, сколько хотят, – тысячи, если потребуется…

– Невозможно! – возразил Акимото. – Наши лучшие печатники не могут…

– Я своими глазами видел, как они это делают! Это делают машины, Акимото. Они показали мне свои машины! Они располагают все слова в том, что называется у них набором, по строчкам, читают они слева направо, не как мы, справа налево и сверху вниз в наших колонках иероглифов, колонку за колонкой. Невероятно. Я видел, как человек, работающий с машиной, составляет слова из отдельных значков, которые называются «'ратинский шрифт» – они утверждают, что все слова любого языка можно написать всего двадцатью шестью такими значками и…

– Невозможно.

– Слушай! Каждая буква или значок всегда имеет один и тот же звук, поэтому другой человек может прочитать отдельные буквы или слова, составленные из них. Чтобы сделать эту «газету», печатник использует маленькие кусочки железа с вырезанной на конце буквой – прости, не железа, а такой штуки вроде железа, называется «ста'рь» или как-то так. Этот человек вставляет буквы в коробку, которая каким-то образом оказывается намазанной тушью, по ней прокатывают бумагу и вот получилась свежая отпечатанная страница, на которой было то, что я написал за минуту до этого. Тайра прочитал ее вслух, все совпало слово в слово! Чудо.

– Ииии, но как мы можем сделать то же самое на нашем языке, каждое слово – это отдельный иероглиф и произнести его иной раз можно пятью, а то и семью разными способами, и письмо у нас совсем другое, и…

– Этот Врачующий Великан слушает, когда я произношу японское слово, записывает его на бумагу этими их 'ратинскими буквами, потом Тайра произносит это же слово, просто глядя на бумагу!

Хираге потребовалось еще долго все это объяснять, чтобы убедить Акимото.

– Ииии, – обессиленно протянул он, – столько новых вещей, новых мыслей, так трудно их самому понять, не говоря уже о том, чтобы объяснить другому. Ори был таким дураком, что не хотел учиться.

– Для нас хорошо, что он умер, похоронен, и гайдзины забыли о нем. Мне тогда несколько дней казалось, что нам конец.

– Мне тоже.

Хирага нашел английское слово, которое искал «репарации». Японский перевод гласил: «деньги, которые должны быть выплачены за совершенное преступление». Это его озадачило. Бакуфу никакого преступления не совершали. Двое сацума, Ори и Сёрин, всего лишь убили гайдзина, оба они теперь мертвы, два японца за смерть одного гайдзина было, без сомнения, более чем справедливо. С какой стати им требовать «’ре-па-’ра-сии», произнес он вслух, стараясь выговорить длинное слово как можно лучше.

Он поднялся из-за стола, чтобы размять колени, – трудно сидеть весь день как гайдзины – и подошел к окну. Он был одет в европейское платье, но на ногах носил мягкие таб[е], потому что все еще никак не мог привыкнуть к английским сапогам. Погода не испортилась, корабли стояли на якоре, рыбацкие лодки и другие суденышки сновали во все стороны. Фрегат манил к себе. Его охватило возбуждение. Скоро они заглянут в его утробу, увидят огромные паровые машины, о которых рассказывал ему Тайра. На глаза ему попалась вырезанная из журнала и приклеенная на стену фотография великого корабля, гигантского железного корабля, строившегося в главном городе британцев Лондоне, самого большого из всех, какие видел свет, в двадцать раз больше, чем фрегат, стоявший в заливе. Такой огромный, что невозможно даже представить себе – сама «фо-то-гра-фия» была непостижима для его разума, от нее веяло чем-то зловещим, словно это было какое-то злое колдовство. Он вздрогнул всем телом и тут заметил, что дверь в коридор приоткрыта и напротив видна дверь сэра Уильяма. Насколько он знал, в миссии никого не было, все отправились на футбол и должны были вернуться только позже днем.

Бесшумно он открыл дверь в кабинет сэра Уильяма. На изящном столе лежало много бумаг, полсотни книг расположились на неопрятных полках, на стенах портрет их королевы и другие картины. На буфете появилось что-то новое. Фотография в серебряной рамке. Он увидел одно лишь уродство, причудливо одетую женщину-гайдзин с тремя детьми, и понял, что это, должно быть, семья сэра Уильяма, Тайрер как-то говорил, что их прибытия ожидали в скором времени.

Как мне повезло, что я японец, цивилизованный, культурный человек, что у меня красивые отец, и мать, и братья, и сестры, и Сумомо, на которой я женюсь, если моя карма иметь семью. Он подумал, что она сейчас дома, в безопасности, и на сердце у него потеплело, но потом, стоя там, как раз напротив стола, он почувствовал, как им быстро овладевает досада и гнев. Он вспомнил, сколько раз, замирая и мучаясь, он стоял здесь перед сидящим в кресле вождем гайдзинов, отвечая на вопросы о Тёсю, Сацуме, бакуфу, Торанага, вопросы, затрагивающие все стороны его жизни и жизни Ниппон – теперь такие беседы происходили почти ежедневно, – вспомнил рыбьи глаза, которые вытягивали из него всю правду, как ни хотелось ему лгать и путать.

Он был осторожен и ни к чему не прикоснулся, подозревая, что ему подстроена ловушка, как он сам непременно подстроил бы ее, случись ему оставить гайдзина одного в столь важном месте. Его ухо уловило сердитый голос снаружи, и он заторопился назад, чтобы выглянуть в окно комнаты Тайрера. С огромным удивлением он увидел у ворот Акимото, кланяющегося часовому, который держал его на мушке ружья с примкнутым штыком и орал на него. Его двоюродный брат был в рабочей одежде гайдзинов и явно сильно нервничал.

Он поспешил к воротам, нацепил на лицо улыбку и поднял шляпу.

– Добрый день, господин часовой, это мой друг.

Часовой знал Хирагу в лицо, знал, что он был здесь чем-то вроде переводчика и что у него есть постоянный пропуск в миссию. Он язвительно заговорил непонятными словами, прогоняя Акимото взмахом руки и приказывая Хираге сказать «ентой вот обезьяне, шоб катилась отседова, покуда ей ейную чертову башку-то не отстрелили».

Улыбка осталась на лице Хираги, будто приклеенная.

– Я уводить его, прошу прощения. – Он взял Акимото под руку и быстро повел его по улочке, которая вела в деревню. – Ты с ума сошел? Прийти сюда…

– Я согласен. – Акимото еще не оправился от страха, который испытал, когда штык заплясал в дюйме от его горла. – Я согласен с тобой, но сёя, деревенский староста, попросил меня разыскать тебя. Срочно.

Сёя знаком пригласил Хирагу сесть по другую сторону низкого столика. Эти личные покои позади нарочито бедной и заваленной хламом лавки были безукоризненно чистыми и аккуратными, татами и бумага, которой оклеили сёдзи, лучшего качества. Полосатая кошка удобно устроилась у него на коленях, ее глаза злобно взирали на незваного пришельца. Вокруг небольшого железного чайника стояли бело-зеленые фарфоровые чашки.